– Очень просто, - сказал Евгений и сел. "Глупо, не подумав, согласился я с парторгом!
– пожалел он.
– Выкрутился бы и без меня это пятый. Пристал хата с краю, хата с краю..." В душе поднималось раздражение. И в то же время он чувствовал, что прав.
– Я сам согласился!
– с внезапным упрямством повторил он.

– Ты даже не нашел нужным посоветоваться со мной?!
– Голос ее дрогнул хрипотой, губы поджались.

– Извини, пожалуйста, так получилось. И потом...
– Сознание собственной правоты усиливало раздражение против жены.
– И потом, бывают моменты, когда мужчина должен сам... как бы это тебе объяснить...

– Можешь не утруждать себя, и так все ясно!
– она уже кричала.
– Ты бы хоть о дочери подумал! Не знала я, что ты такой дурак! Тебе что, больше всех надо?! Или перед начальством покрасоваться захотелось?
– С каждой минутой Наташка распалялась все больше и больше. Евгений уже не слышал, в каких грехах обвиняла его жена, какие пороки вытаскивала на свет божий, чем грозила к что обещала.

Он вдруг отчетливо представил себе тот далекий институтский вечер, когда гремел оркестр и он, робкий, угловатый, несмело подошел к ней и пригласил на танец. Она зарделась, опустила голову и доверчиво вложила свою маленькую горячую руку в его широкую жесткую ладонь.

– Неужели это ты?
– почти шепотом спросил он.
– Ты при ехала?
– хотя уже знал,"то она, его школьная подружка, его первая любовь, вернулась из Сибири, взяла перевод и теперь учится в соседнем институте, о чем и написала ему в письме.

– Да, - так же тихо ответила она.

– Ты помнишь школьный бал?
– спросил он.

Она посмотрела на него снизу вверх, застенчиво улыбнулась:

– Очень хорошо.

– И я очень, - сказал он.
– Я все твои письма берегу.

– И то, последнее?

– И то.
– Он отвернулся.

– Не надо его беречь... пожалуйста.

– Почему?

– Я была не права.
– Она опять улыбнулась.

Их взгляды встретились. Женька хотел спросить: "Так ты по-прежнему любишь меня?" - но не решился. Наташа опустила голову, и он с высоты своего роста видел только ее белый лоб, кончик вздернутого, курносого носа и влажную, с ямкой посредине нижнюю губу.

– Почему ты переехала?

– Папу перевели, - ответила она.

– Там хорошо, в Сибири?
– спросил он и подумал: "Наверное, целовалась там с парнями".

– Очень.
– Наташа опять засмущалась.

"Точно. Целовалась", - с непонятной злостью подумал он и почувствовал, что готов убить того незнакомого парня, осмелившегося поцеловать ее, его Наташку.

– Там холодно?
– спросил он и отвел взгляд в сторону. "И так же, как меня тогда, в саду, обнимала, наверно".

– Почему холодно? Почти так же, как здесь.

– Отсюда тоже уедешь?

– Нет. Больше я никуда не поеду.

– А если отца переведут?

– Ну и пусть! Я останусь одна!
– решительно сказала она, глядя ему в глаза.

Потом танец кончился, и Женька, отпустив ее, потерял.

Увидел он Наташу снова уже перед самым концом вечера. Они опять танцевали вместе, и она уже чаще заглядывала ему в глаза, встречала его взгляд и смущенно опускала голову...

Так они вновь встретились.

Он вспомнил их встречи в тихом институтском скверике, поцелуи в подъездах, их жаркие споры, сердечные признания и мечты. Все свои знания, все силы, всю свою жизнь они посвятят служению людям. Счастье казалось таким близким и легкодостижимым. И было так приятно целоваться втайне от всего мира и мечтать о счастье...

...Жена стучала кулаком по столу и требовала немедленно пойти и отказаться от этого дурацкого пятого участка.

"Все равно я прав, - неожиданно спокойно подумал Евгений.
– Пусть себе кричит!" И будто закрыл на крепкий замок свою душу от Наташки...

Далеко в ночи заржала лошадь. Кудряшов очнулся от воспоминаний, встал и прислушался. Эхо метнулось от болота к болоту, прокатилось по Волчьему логу и потерялось в степи.

"Табун у ближнего болота... Интересно, кто в ночном? Если дядя Миша, то печет, наверное, картошку и рассказывает страшные истории о колдунах, леших... Полдеревни мальчишек около него. Притихли, глаза горят... А может, все уже не так? Сколько лет прошло". В тот приезд он звал Наташку в ночное. Не пошла: "Ребячество..." Евгений горько усмехнулся. Если бы знать, в чем она, мудрость человеческая? Как надо жить, чтобы все было правильно? Да и возможно ли это?

И больно и трудно было Кудряшову шаг за шагом вспоминать свою жизнь и в ней Наташку. Но уйти от этого в родной степи, под небом своего детства, он не мог. Где, когда, почему пришло к ним непонимание? Не в один день, не разом же оно легло между ними. Где та капля, которая обросла, как снежный ком, катящийся с горы? Кто проморгал ее, не заметил вовремя?

У болота, в стороне памятника Чайке, длинным огненным языком лизнул ночь костер и рассыпался мелкими искрами. Отрывисто вскрикнул испуганный перепел. Над головой Куд-ряшова прошуршала крыльями стая уток. Он поднял чемодан и, свернув с дороги вправо, торопливо зашагал к костру. Луна, огромная и уставшая, медленно падала за горизонт. Ночь кишела звездами.