Спустя еще два дня состояние Джуна ухудшилось.

– Я больше не могу... не могу стерпеть эту дикую боль... Помоги мне Веро

ника... Спаси меня....
– он лежал на полу, ворочаясь от мигрени.

Приступы боли разрушили его психическую уравновешенность, и он превратился в безумного.

– Я стараюсь, Джун, стараюсь, но мои методы больше не действуют.

Присев подле него на колени и придерживая голову страдальца, Вероника надавливала на его виски и затылок, пытаясь таким образом притупить боль. Еще неделю назад этот способ массажа благотворно воздействовал на больного, однако с обострениями приступов и он стал безуспешным.

– Оставь, Вероника, не утруждай себя понапрасну. Массаж мне уже не помо

жет. Расскажи мне лучше об океане, - разговоры о воле всегда успокаивали юношу.

– Когда мы убежим отсюда, - начала рассказчица, - мы поедем в Чарлстон...

– Тот что в Виргинии?

– Нет-нет в Южной Каролине... В Чарлстоне продаются лучшие яхты. Купим

одну из них и выйдем в плаванье по Атлантическому океану.

– А нам хватит денег, чтобы купить яхту?

– Конечно! Мы поплывем по океану, и вольный ветер Атлантики приветливо

заключит нас в свои объятия, отчего в груди бешено застучит сердце, готовое вот-вот вырваться и закричать от неимоверного чувства счастья.

– А дальше?

– Потом мы поплывем в Вест Индию...

– ... на Карибское море в поисках затерянных сокровищ буканьеров?

– Верно! Мы оснастимся специальным снаряжением и пройдемся по морско

му дну, собирая сундуки с золотом и драгоценными камнями.

– А их там много?

– Достаточно, чтобы прожить безбедно до конца жизни.

– И мы сможем купить себе дом?

– Не дом, а огромную усадьбу, самую большую, какую ты только можешь се

бе вообразить. Чтобы обойти все комнаты этого дома, тебе понадобится по меньшей мере неделя.

– Такой большой дом?! И я смогу спать в любой из этих комнат?

Вероника рассмеялась и добродушно потрепала его волосы.

– Глупыш. При желании ты сможешь каждый день менять свою спальню и

только через год уснешь в первой из своих комнат.

– О-го-го! Такого домища я себе даже представить не могу.

– Не стоит гадать, скоро ты сам все увидишь воочию... А когда ты чуть

подрастешь, мы сосватаем тебе самую красивую девушку на свете. Сыграем свадьбу, да такую, что короли Европы позавидуют.

– И что будет потом?
– грезы отвлекли внимание юноши от мучительных бо

лей.

– ...потом у тебя появятся на свет чудные детки и ты будешь каждый день ра

доваться их успехам и достижениям.

– А где же тогда будешь ты?

– Я буду рядом, Джун. Я всегда буду рядом, - сказала собеседница то, что и

хотел услышать юноша.

– Но когда я стану семейным, я не могу путешествовать и больше никогда не

поеду в круиз.

– Одно другому не мешает. Пока твои детки будут подрастать, ты успеешь

объездить весь мир. Побываешь в далеких странах и увидишь все чудеса Земли. Ну, а когда ты соскучишься по родным - вернешься обратно и станешь рассказывать домашним о своих приключениях. И потом, ощутив новое желание путешествовать, пустишься в очередное странствие... Ты доживешь до глубокой старости и поведаешь внукам о красотах далеких краев... Ну что, ты доволен жизнью, описанной мной?

Мечтатель неподвижно лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок.

Вероника провела рукой перед его глазами, и веки юноши не дрогнули. Он был безмятежен с чувством удовлетворенности, застывшим на лице. Он был мертв. Осознав эту горькую и жуткую истину, Вероника дрожащими пальцами смежила веки Ли.

– Д-ж-у-н! Зачем ты оставил меня одну....- прошептала она, заливаясь слеза

ми и обнимая бездыханное тело юноши.

Ком, подкатившись к горлу, душил ее, и слова застыли на губах. Чувство глубочайшего презрения вспыхнуло в сердце Вероники. Она возненавидела всех людей и прокляла в душе безжалостный, жестокий и порочный мир.

После пережитого потрясения что-то сломалось в узнице. Она озлобилась на всех и вся. Прекрасные глаза, некогда источавшие нежность и любовь, стали суровыми, а сердце, в котором прежде теплились милосердие и жалость, окаменело. Она превратилась в монстра, но не видоизменившись, а нарушив свой внутренний мир.

Почувствовав в себе перемены, она начала размышлять более четко и ясно.

Когда раздумала о свободе, внимание ее привлек трубопровод, по которому ежедневно стекала жижа, именуемая пищей.