Лишь на другой день к вечеру добрался до фабричного поселка. У конторы фабрики толпились человек двадцать парней и пожилых мужиков. Меня встретили неприязненно.

–  И чего ты, малец, приперся? Нас, здоровых мужиков, не берут, а куда тебе, квелому? - буркнул костлявый, с чахоточным лицом парень. - Небось только от мамкиной сиськи, а туда же!..

Хоть и оробел я от этих слов, все же решил дождаться конторщика. Надежда попасть на фабрику не покидала меня.

Вскоре на крыльце появился мужчина в белой вышитой рубахе с карандашом за ухом и листом бумаги в руке. Он начал расспрашивать, кто такие, откуда, стал отбирать на вид самых сильных и здоровых. Отобрав десять человек, он направил их в контору, а нам безразлично бросил, что больше рабочих фабрике не нужно.

Усталый и разбитый, побрел я по улице поселка, не зная, что делать, куда деться. Уже вечерело, а у меня не было ночлега.

У калитки красивого под жестяной крышей дома на лавочке сидела женщина и лузгала семечки. Я подошел, поздоровался и робко спросил:

–  Не знаете, тетенька, где можно переночевать?

Молодуха окинула меня холодным взглядом своих серых глаз и, сплюнув шелуху, ответила с иронией:

–  Много вас тут, бродяг, шляется, на всех ночлега не напасешься. У меня своих постояльцев полон дом. Вон иди к той избе, к бабке Матрене. Может, она примет. Но без денег не суйся, не пустит.

Последняя фраза меня не обеспокоила: в кармане, завернутые в тряпицу, лежали двадцать пять копеек и я считал себя богачом.

Бабка Матрена приняла меня хорошо, отнеслась участливо к первой моей неудаче и посоветовала идти к помещику Фирсову: ему нужны рабочие.

Утром, поблагодарив старуху и уплатив ей за ночлег пятак, направился в село Тагай в помещичье имение.

"Не взяли на фабрику, - думал я, - поработаю у помещика. Если у Фирсова не пристроюсь, пойду хоть на край света, а домой без денег не вернусь".

Село Тагай - богатое, сплошь пятистенки под рыжими жестяными крышами. Был воскресный день, когда я пришел туда. Празднично одетые парни и девушки прогуливались вдоль улицы. На завалинках, на бревнах сидели мужики, курили самокрутки, степенно рассуждали о видах на урожай. Я подошел к ним, спросил, далеко ли до имения Фирсова и как туда дойти.

Пожилой крестьянин в ситцевой рубахе и суконной жилетке, узнав, что я ищу работу, предложил остаться у него. Он позвал меня в дом, накормил дымящимися наваристыми щами. Я сильно проголодался и в мгновение ока расправился с полной миской. Это понравилось хозяину.

–  Кто шибко ест, тот быстро и работает.

Гостеприимный хозяин пришелся мне по душе, и я стал подумывать, не остаться ли у него. От добра добра не ищут...

Мужик, будто разгадав мои мысли, снова стал уговаривать:

–  Оставайся, парень. Думаешь, у Фирсова будет лучше? Небось не знаешь, какой живодер наш барин. А я тебя, как родного, приму. До Покрова поработаешь, получишь двадцать пять целковых да еще в придачу хорошие валенки. Ну что, по рукам?

Я бы остался, да уж очень не хотелось мне батрачить. У Фирсова, по рассказам бабки Матрены, своя сушилка, кузница, мастерские. Там можно специальность получить. Поэтому я сразу не дал окончательного ответа. Сославшись на то, что мне надо побывать в имении, повидать там кое-кого из наших, шатрашанских, начал собираться в путь. Хозяин хоть и был огорчен моей настойчивостью, однако не удержался, чтобы не похвалить меня:

–  А ты, парень, с характером. Люблю таких!

Поблагодарив хозяина, я вышел со двора.

В имении Фирсова действительно требовались рабочие руки, и меня сразу определили кочегаром в сушилку. Работа была несложная. Знай себе подкладывай дрова и наблюдай, чтоб котел не перегрелся. Но работать приходилось по двенадцать - четырнадцать часов в сутки. Возвращаясь из сушилки, я, не раздеваясь, валился на нары.

Однажды, подбросив дров в топку, я прилег отдохнуть и не заметил, как уснул. Сколько проспал - не знаю. Вскочил, как ужаленный, от удара. Надо мной стоял мастер. Я не сразу понял, почему он бранится. Оказывается, топка погасла, температура в котле упала, сушилка не работала...

Ну, думаю, выгонят. Но все обошлось. Правда, на следующий день мастер объявил, что меня переводят подмастерьем в кузницу. Я обрадовался.

–  Плакать надо, а ты смеешься, дурак! - вскипел мастер и в сердцах сплюнул. У порога сушилки он остановился, повернулся ко мне и дал последнее наставление, пригрозив увесистым кулаком: - Да смотри и там не натвори чего-нибудь, а то я тебе быстро мозги вправлю!

Несмотря на такое грозное предупреждение, душа моя пела от радости: меня не выбросили на улицу, не лишили заработка!

В кузнице мне понравилось. Кузнец Петр Антонович Чачин был добряком и большим знатоком своего дела. Он прекрасно чинил плуги, бороны, жнейки и готов был научить меня своему ремеслу. Однако недолго проработал я в кузнице: из дому пришла весть о том, что заболела мать, младшие остались без присмотра. Пришлось взять расчет и уехать домой.

Но в родном селе я не засиделся. Едва матери полегчало, подался в Симбирск на заработки. Там проработал около года на кирпичном заводе братьев Смирновых.