– А нет никаких подробностей. Я тебе все уже рассказала.

– Ну? И кто, ты думаешь, взял кота? Эти парни?

– Не знаю. Не думаю... Надо немножко в себя прийти и хорошенько над этим поломать голову.

– Слушай, толстун, плюнь ты на все! Себе дороже... Завтра поедем на Птичку - я тебе там такого кота откопаю! Хошь мохнатого, хошь лысого, серо-буро-малинового в крапинку...

– Сам ты мохнатый! И не надо мне в крапинку. И пожалуйста, я тебя прошу - не будем об этом. Дело даже не в Ларионе... Жизнь на меня наехала, жизнь, понимаешь?! В общем, я верну его, верну и все! Я так решила.

– Толстунчик, как-то все это не ко времени. Ну, далось тебе! Ладно, ладно, не буду... У меня сейчас такой заворот: Вагиф оказался работать с контрактом на сахар, который Валька добыла, а там мало не покажется пятьдесят тысяч тонн! Надо где-то срочно добывать деньги. А тут ещё зреет крупное строительство в Саратове, надо срочно туда лететь.

– Какой Саратов, какое строительство?

– Саратов - это город такой. А строительство - крупное. Есть там один директор авиазавода... молодой и активный. Он строит коттеджи по особой технологии - у них очень низкая себестоимость, а я свожу его с моими американцами, они готовы вложиться... И ещё с этим саратовским Василием могут кое-какие выгодные нефтяные делишки нарисоваться - Руслан тут на днях купил восемь тысяч тонн мазута... Да ты не слушаешь?

– Извини. Действительно засыпаю...
– Надя вдруг почувствовала, что в ней нарастает глухое смутное раздражение.

– Только позвони Марготе - она вчера чуть телефон не оборвала: где ты, да что... На вокзал ночью ехать хотела. Я отговорил.

– Почему?

– Но это ж бессмысленно! Если ты не в поезде и не дома, то уж точно не сидишь на вокзале...

– Да, логично.

Надя вдруг поняла, что их вечер как-то разом скорчился и угас, не успев разгореться. Ей стало тоскливо. Вот и встретил, вот и отогрел! А она-то дура так надеялась...

– Володь, я что-то не пойму: при чем тут эти твои дела и мой кот?

– Не твой, а наш.

– Нет мой - ты от него только что отказался.

– Толст, ты устала, пойдем я тебя уложу.

– Нет уж постой! Зачем ты мне начал петь про тонны сахара и мазута? Это я решила вернуть кота, при чем тут ты? Я, понимаешь? И занимайся на здоровье мазутом!

– Надь!
– он взглянул на неё снисходительно.
– Ясно ведь, что всю эту историю придется расхлебывать мне.

Надя резко поднялась и запахнула полы халата.

– Ошибаешься! Это мое дело. Только мое. И оно никого, кроме меня не касается. Это моя жизнь в конце концов!

Помрачнев, она быстро прошла в спальню, забралась под одеяло, подоткнула его с всех сторон, соорудив себе некое подобие норки, пододвинула к себе телефон, набрала номер.

– Але!
– простуженный и детски-капризный Марготин голос.

– Привет, я тут!

– Господи Боже, как же ты всех напугала, Надюшка! Что случилось? Я уж и не знаю, что делать, все больницы обзвонила...

– Потом расскажу - засыпаю. По-быстрому, в двух словах - что в театре?

– Что-что... "Баядерка" на выходе, генеральную на десятое января назначили. Маня ходит гоголем - не подойти... Еще бы, самого Бахуса зацепила, он от неё просто балдеет, на репетициях едва слезу не пускает от восторга: "Машенька, молодец, девочка!" Вечно косой - несет от него...

– Слушай, что ты плетешь - это ж не новость. Что нового-то?

– А это я тебе на сладкое приберегла.! На десерт! Гость из Германщины на нас обвалился. То ли министерство, то ли СТД сосватали... Прошибли-таки Бахуса! Чтоб, значит, театр не стух окончательно под его гениальным руководством.

– Что за птица?

– Да, какой-то Петер Харер. В "Гранд Опера" перенес "Сон" Ноймайера, а это вам не козявки кушать!

– А сам-то что ставил?

– "Щелкунчик" в Праге, "Ромео" в Берлине, потом что-то бессюжетное на музыку Шенберга. Еще, кажется, что-то по Гофману... "История..." Забыла! В общем, история кого-то - так спектакль называется - это он тоже в Берлине поставил.

– Не густо. А что он у нас будет делать - с Бахусом по сцене под ручку бродить?

– Не знаю, Кошка! Он это скрывает. Пока... Завтра как раз сбор труппы - ты вовремя подоспела - его нам как раз представлять будут. Европейская птица. Дрица! Гоп-ца-ца. Ха! В общем, съедим с потрохами...

– Слушай, сколько можно всех поедать? По-моему, у вас уже явное несварение. Ох, тошно мне!

– Ба! Какие мы нежные! И что это за "у вас" такое, а? Будто ты, Кошка, ангел небесный... Забыла как весной Панову заклевывала? Та до сих пор от тебя шарахается.

– Ну ладно тебе, - слова Марготы почему-то развеселили её, Надя расцвела в улыбке.
– Ку-ку, до завтра! Дай человеку поспать.