Все было готово, и я позвал Веронику. Пока она сто тысяч лет шла из комнаты на кухню, еще раз осмотрелся и остался доволен. Едва ли там ее поили чаем вкуснее.

Вот только тараканы. У нас их никогда не было. Я знал, что это означает, но не хотел верить. От соседей набежали, думал я. Потравим. Я дунул на них, они ретировались за холодильник и опасливо зашевелили усиками.

Вероника села на свое любимое место у окна.

– Варенья положить?

– Нет, спасибо.

– Сгущенку?

– Нет, спасибо.

– Конфеты, мед?

Я суетился, был назойлив и противен самому себе. Вероника смотрела в окно и пила чай мелкими глоточками. Без сахара.

– Что-даль-ше? Что-даль-ше? Что-даль-ше? За окном достраивался второй этаж универмага, и тощие краны тягали поддоны с раствором. Очень интересно.

Чашка хрупнула под моими пальцами и рассыпалась в пыль. Я вскочил и грохнул кулаком в стенку. С потолка посыпалась штукатурка, соседи снизу постучали по батарее. Проползла вечность, прежде чем Вероника оторвалась от окна и посмотрела на меня.

– Извини, я не расслышала. Ты что-то сказал?

– Нет!

– Ну, извини.

Она опять повернулась к окну, а руки ее в это время собирали в мойку посуду, протирали стол, намыленным кусочком поролона до безнадежной чистоты отмывали чашку и блюдца.

Смотреть на это не было сил.

Я вернулся в комнату. Без пяти пять.

– Что-даль-ше? Что-даль-ше? Что-даль-ше?

– Хочешь, посмотрим наши фотографии? Ну те, гагринские, и еще студенческие, и владивостокские, и где ты с яблоком под деревом, когда на шашлыки ходили с Сережей, и где ты в черной куртке на трапе теплохода, и в каскетке на пляже, и у своей установки на работе. Хочешь?

– Давай.

Я тащил из прошлого ниточки, но они были слишком тонкими, резали в кровь пальцы и рвались одна за одной.

– Кстати, как у тебя на работе?

– Нормально.

– Хочешь, купим машину? Белые "Жигули", девятую модель. Хочешь?

– Зачем?

– Ездить. Будем ездить, тебя запишем на курсы, получишь права. Хочешь? Или куда-нибудь за бугор по турпутевке. У меня знакомые в "Спутнике". Хочешь?

Я говорил и говорил, а стены и пртолок медленно сдвигались, давили на плечи, сжимали, с боков. Я едва держал потолок, и мне было тяжело.

– Пойдем погуляем!
– закричал я.

– Куда?

– Куда-нибудь!

– Зачем?

– Просто так!

Я выскочил в дверь вслед за Вероникой, и потолок рухнул.

Что приятнее: знать, что ты лучше или что все остальные хуже?

Как-то раз я видел по телевизору олимпийского победителя в марафоне. Он только что финишировал и на верхней ступеньке все еще тяжело дышал. На него было жалко смотреть, столько недоумения, обиды и растерянности было в его глазах, когда он разглядывал маленький желтый кружочек. В конце концов он снял медаль и зажал в кулаке. Наивная уловка: так ему казалось, что ее нет.

Что-даль-ше? Что-даль-ше? Что-даль-ше?

Пусть исполняются заветные желания лишь у наших злейших врагов.

Пусть в наказание будут услышаны молитвы лишь неисправимых грешников.

Пусть мы будем мучиться и искать, и пусть нам не доведется найти утерянное.

Зря я повел ее гулять.

Мы прошли мимо автозаправочной станции, и сто двадцать пять шоферов попали в больницу с вывихом шейных позвонков, а сто тонн девяносто шестого бензина вылилось из пистолетов на землю.

Мы шли мимо пожарной части, и пожарные машины, задрав к небу брандспойты, изображали из себя стадо веселых красных слонов на водопое.

Мы шли вверх по проспекту Науки, и автобусы сворачивали с маршрута, чтобы лотаращиться на Веронику стрекозиными глазищами.

Пальцы Вероники лежали у меня на сгибе локтя, на самом краешке, не лежали, а касались. Я хотел поправить ее руку, но боялся, что она уберет ее совсем.

Я боялся глазеющих на нас автобусов, ликующих пожарных машин и двух взводов курсантов, по разделениям сопящих на счет "раз-два-три".

Так мы и гуляли: автобусы, пожарные машины, сбежавшие из больницы шоферы с забинтованными шеями, два взвода курсантов и не поддающийся счету рой студентов, профессоров и попсовых мальчиков.

Всем им нужна была Вероника. Моя Вероника.

У кинотеатра "Академия" косоворотки втолковывали толпе неопохмелившихся алкоголиков корневые истины и разъясняли, кто кого спаивает и кому это нужно и зачем. Толпа колыхнулась и потекла к Веронике. Запахло сивухой и завтрашним дефицитом. Косоворотки взвыли и выхватили топорики из-за витых поясков, но сдвинуться с места не смогли, наконец-то обретя корни, пробив ими асфальт и прочно запутавшись в подземных коммуникационных сетях.