Пристальный взгляд человека в черном остановился на лице девушки, но что в нем таилось, прочесть было нельзя.

– Ну-ну, Мадлен, успокойтесь! – Граф обратился к маркизу.– Я должен идти к музыкантам. Не хотите ли прогуляться со мной?

– Нет, благодарю вас, – холодно ответил маркиз. Сен-Жермен отреагировал на это спокойной улыбкой.

– Пойдемте, де Монталье. Когда вам еще представится случай познакомиться с великим Омбразаличе? В мире мало кастратов, способных соперничать с ним.

Робер де Монталье словно его не слышал. Он стоял как истукан, что-то обдумывая, потом схватил Мадлен за руки и возбужденно заговорил:

– Ты не понимаешь, что я наделал! Я должен был запретить тебе ехать в Париж. Почему я поддался на твои уговоры? Я ведь знал об опасности. Ты понимаешь, я знал! Знал, но притворялся, что ее словно бы не существует. А Сен-Себастьян почуял поживу, иначе зачем бы он заявился сюда? Зачем он здесь, если не ради тебя?

Лицо Мадлен исказила гримаса испуга.

– Замолчите, сейчас не время, – гневно зашептала она, отталкивая отца.– Нечего поверять всему свету наши семейные тайны! Позже у нас найдется минутка все это обсудить.

Маркиз, ошеломленный таким отпором, смолк, и его молчанием тут же воспользовались. Сен-Жермен деликатно тронул де Монталье за плечо.

– Маркиз, ваша дочь совершенно права. Вещи, о которых вы говорите, приличнее обсуждать с глазу на глаз. Идемте и взглянем-таки на музыкантов. А потом я, возможно, вам что-нибудь подскажу.

Маркиз сделал шаг в сторону и раздраженно бросил:

– Вы – человек посторонний. И ничего не можете знать о наших делах!

– Однако, надеюсь, вы меня просветите, – граф улыбнулся, увлекая маркиза к библиотеке.– А пока, умоляю вас, оставьте волнения, если не ради себя, то ради собственной дочери, – добавил он, открывая тяжелую дверь.

Мужчина с задумчивым взглядом и мягкой линией подбородка шагнул навстречу вошедшим.

– А, Сен-Жермен, – произнес он приятным, звонким, как у мальчика, голосом.

– Всем добрый вечер, – граф обернулся к спутнику.– Могу ли я представить вам, дорогой маркиз, несравненного Аурелио Омбразаличе? Аурелио, это маркиз де Монталье, отец девушки, в честь которой устроен прием.

По группе музыкантов прошел шепоток. Женщина с некрасивым, но весьма подвижным лицом вышла вперед и сделала реверанс.

– Это мадам Инее Монтойя, она будет петь Персефону. Надеюсь, история Персефоны и повелителя преисподней не кажется вам неподходящей темой для нашей маленькой оперы?

Маркиз, исподлобья смотревший на музыкантов, сделал неопределенный жест.

– Она не хуже любой другой. Впрочем, если не ошибаюсь, – нахмурившись, добавил он, – речь там идет о похищении, не так ли?

Сен-Жермен ослепительно улыбнулся, в глазах его вспыхнули огоньки.

– Я попрошу исполнить для вас главную арию героя-любовника, и, если вы найдете в ней что-либо предосудительное, мы немедленно ее уберем.

Он быстро обернулся и сказал:

– Аурелио, сделайте это. Конечно, я понимаю, что вам не стоит лишний раз напрягаться, но все же. Певец грациозно поклонился.

– Я с удовольствием пропою эту арию, она очень красива.

– Спасибо, мой друг. Я высоко ценю вашу отзывчивость.

Сен-Жермен усадил маркиза на диван у стены и с непроницаемым лицом встал возле него, ожидая, когда музыканты настроят свои инструменты. Ария была прямым обращением графа к Мадлен, но он не думал, что Робер де Монталье сумеет это понять.

– Эта ария, маркиз, состоит из двух частей – очень медленной и несколько убыстренной. Господа, вы готовы?

Краткое вступление в ре-миноре завершилось двумя пиццикато. Аурелио Омбразаличе встал в позу подле камина, дождался момента и запел сильным, высоким голосом:

Музыка приобрела мажорное звучание, темп ее стал нарастать. Сен-Жермен покосился на отца Мадлен и понял, что того все это песнопение нимало не занимает. Он кивнул, и Омбразаличе приступил ко второй, более трудной части своей партии: