– Сен-Жермен? – прошептала она, увидев узкую руку, вцепившуюся в подоконный карниз.– Здесь же третий этаж, отвесные стены… Это опасно.

Она чуть посторонилась, позволив ночному гостю забраться повыше.

С легким шорохом Сен-Жермен соскочил с подоконника и вступил в спальню Мадлен. Сейчас в коричневатом камзоле и бордовых чулках он совсем не напоминал элегантного щеголя высшего света. Его волосы, уже ненапудренные, были схвачены простой темно-красной лентой. Граф, морщась, стянул с рук перчатки.

– Там довольно прохладно, – заметил он, глядя в сторону.

– Тогда садитесь к огню.

Мадлен указала графу на стул, дождалась, когда гость сядет, затем опустилась рядом с ним на пол, подогнув ноги и уткнув подбородок в колени. Только ночная рубашка индийского шелка облегала ее стройное тело. Они долго сидели так и молчали, пока Сен-Жермен не тронул девушку за плечо.

– Что беспокоит вас, дорогая?

Она ответила не сразу.

– Ваша дуэль. Вас могли убить.

– Убить? – Сен-Жермен усмехнулся.– Чтобы убить меня, нужно сломать мне спину. Меч, кол, возможно, одна из новейших пуль. Все, что способно перешибить хребет, для меня представляет угрозу. Одного из моих собратьев завалило в Риме обломками рухнувшего строения, и он погиб. И огонь – я могу сгореть, я не феникс. Но дуэль? Этот вспыльчивый, но весьма неудачливый молодой человек не мог повредить мне ничем.

Граф задумчиво посмотрел в окно.

– Желал бы я знать, кто его убил.

– Почему? – спросила Мадлен, ощутив сердцем его беспокойство.

– Потому что тогда стало бы ясно, кто хочет моей смерти.

Он надолго умолк, потом пробормотал:

– Конечно, у меня есть определенные подозрения.

– И потому вы не в черном? Она вызывающе посмотрела ему в глаза.

– Да-да, я все вижу. Не думайте, я не слепая…: Сен-Жермен тихо рассмеялся.

– Я знаю, у вас есть глаза. Но у других – тоже. Всем прекрасно известно, что граф Сен-Жермен носит только черное с белым, так что человек в темно-коричневом и темно-красном – не он. Мне не хотелось бы, чтобы слух о нашей связи достиг ушей моих недругов.

Мадлен склонила голову набок.

– Но если этот человек не Сен-Жермен, то кто же тогда посещает меня?

Тон был шутливым, но глаза говорили другое.

– Граф Сароцци, если вам будет угодно, – я откликался на это имя при Швальбахе. Или лорд Уэлдон. По-моему, так меня звали в Лейпциге и в Милане. Или граф Салтыков – я был им в Генуе и Ливорно. Есть еще имена. Вы можете выбрать любое.

Мадлен нахмурилась, покачав головой.

– Перестаньте, прошу вас Мне не нравятся шутки этого толка. Я начинаю боятся, что имена эти вас переменят и что, перестав быть Сен-Жерменом, вы забудете и меня.

Она отвернулась, теперь он видел только ее профиль.

В его голосе послышалась грусть.

– Неужто вы всерьез так думаете, Мадлен? – Он протянул руку и погладил ее блестящие волосы, красноватые от бликов огня.– Разве вас возможно забыть?

– Вы будете жить долго, – тихо произнесла она– Вы будете жить много дольше, чем я. Со временем вы перестанете помнить и имя.

Граф опустился перед ней на одно колено и замер, как рыцарь, дающий обет.

– Мы связаны навсегда, вы и я. Клянусь, это правда.

В тоне его было больше суровости, чем страсти.

Мадлен уклонялась от его глаз; лицо ее запылало. Кажется, в Ветхом Завете говорится, что любовь подобна армии, развернувшей боевые знамена. Скрытый смысл аллегории поражал.

– Что-то нам с вами несладко, не правда ли, Сен-Жермен? – произнесла она глухо.– Всю жизнь я полагала, что наступление – дело мужчин, а капитуляция – привилегия женщин.

– А теперь вы желаете наступать? – спросил он, придвигаясь ближе.

Она неуверенно кивнула.

– А затем я пугаюсь, и все вокруг кажется мне ужасным.

Ее пальцы сжались вдруг в кулачки, и на графа обрушился град ударов.

– В свете так много красавиц. Я слышу, что они болтают о вас; я вижу, какими взглядами они вас провожают, и хочу их всех растерзать. Я умру, если вы меня бросите, хотя это признание не делает мне чести.

Сен-Жермен не сопротивлялся.

– Мадлен, вы ревнуете, но в том нет нужды.

– Разве? Вот уж не знаю! Мысль о том, что я могу вас вдруг потерять, меня просто бесит. Вы займетесь науками, вы устанете от меня, вы уедете на край света. Чтобы сделаться там русским царем или арабским математиком. С вас ведь станется, да?