Тут из города вновь раздался глас трубы и затем крик Ольги Христофоровны в громкоговоритель:

– Всем сложить оружие! Считаю до трех миллионов восьмиста шестидесяти четырех тысяч восьмисот восьмидесяти одного! Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь!..

– Время есть,- сказал Змеев.- Еще по рюмке - и стреляем.

– Застрелите ее, родные, она песни поет,- пожаловался Василий Парамонович.

Действительно, там, далеко внизу, Ольга Христофоровна, досчитав до девяноста девяти, прервала счет и запела:

– Как дело измены, как совесть тира-а-а-а-на

Осенняя ночка! темна!

Темнее той ночи встает из тума-а-ана

Видением мрачным! тюрьма!

– Это ничего, это она про Ватикан,- прислушался Перхушков.- Это можно.

– Не надо стрелять, ее просто поймать нужно,- пожалела и Антонина Сергеевна.- Она неплохая.

– Как же не стрелять, когда она вон - как на ладони,- поразился Змеев.Амангельдыев, подай ружье.

Полковник вскинул ружье и выстрелил. Ольга Христофоровна упала с коня.

– Вот и не поет,- пояснил полковник.- Давайте еще выпьем. Огурчики хороши.

– Ну что же вы делаете?- закричал Ленечка.- Что же вы в людей стреляете?

Но его никто не слушал.

– Стрелять - это красиво. Это волнует,- рассказывал Змеев разгоряченным товарищам.- Ведь что мы в жизни ценим,- из удовольствий, я имею в виду? Мы ценим в огурце - хруст, в поцелуе - чмок, а в выстреле - громкий, ясный бабах. Сейчас лесами сюда шли, вдруг откуда ни возьмись - негров куча. Вот вроде этой гражданочки,- показал он на Джуди.- Все белой краской раскрашены, в носу перья, в ушах перья, даже, простите, при дамах не скажу где, так там тоже перья. Отличная боевая цель, игрушечка. Очень хорошо постреляли.

– Кто-нибудь живой остался?- спросил Ахмед Хасянович.

– Никак нет, гарантирую - никого. Все чисто.

– Ну и ладно. Убираем дирижабли. Отбой,- вздохнул Ахмед Хасянович.

– Пусть повисят!- закричал захмелевший Василий Парамонович.- Ведь красота-то какая, а? Как все равно голуби серебряные. Помню, мальчонкой я голубей гонял. Рукой взмахнешь, а они - фрррр!- и полетели! И так трепещут, трепещут, трепещут! Эх!

– Ну, по последней - и на машине кататься,- предложил полковник.- Как, молодежь? Грибов поищем!

– Едем, едем,- просила Светлана, любуясь полковником.- Хочу грибов, грибов!

– Амангельдыев, па-а-а гри-бббы!!!

Трудно было сказать в хмелю и суматохе, кто куда сел, лег, встал и кто на ком повис, но мы, сплетясь в живой клубок, уже неслись в "Мерседесе" по кочкам и корням, и сосны проносились мимо, сливаясь в плотный забор, и лесная малина хлестала по стеклам, и пищала Джуди, отпихивая толстый живот заснувшего Василия Парамоновича, и блеяла Антонина Сергеевна, и Спиридонов, зажатый где-то под потолком, исполнял чей-то национальный гимн, и никто не делил нас на чистых и нечистых, и откуда-то взявшийся закат пылал, как зев больного скарлатиной, и рано было выпускать ворона из ковчега, ибо до твердой земли было далеко как никогда.

– Винтовочка ты моя!- щекотал полковник Светлану.

– Женат ли ты?- спрашивала Светлана своего прекрасного возлюбленного.

– Так точно, женат.

– Но это неважно, правда?

– Так точно, неважно.

– Грибов скорей хочу,- просила Светлана.

– Будут грибы. Я тебе такой мухомор покажу!- обещал полковник.

– Ой, пропадет девка!- ныл Спиридонов сквозь гимн, любуясь Светланой. И было на что посмотреть - да не по зубам инвалиду была Светлана, светящаяся от счастья - волосы ее сияли сами по себе, глаза стали лиловы ми, как у русалки, пудра облетела и краска отвалилась, и была она так хороша, что Спиридонов тихо матерился и клялся отдать за один ее взгляд полцарства - со всеми его полудворцами, полуконюшнями, полубочками с квасом, со всеми грибами, жемчугами, жестью и парчой, с тестом для куличей и тестом для пряников, изюмом, уздечками, шафраном, рогожей, серпами, боронами, мочалой и яхонтами, с индейскими курами, лазоревыми цветами и сафьяновыми полусапожками. Да только ничего этого у него не было.

Ковчег встал, и Светлана, рука об руку с полковником Змеевым, на цыпочках, пошла в лес.

– Наймусь в матросы - увезу тебя в Бомбей!- как дурак крикнул ей вслед Спиридонов. И сам покраснел.

– Были когда-то и мы рысаками,- вздохнул проснувшийся Василий Парамонович.- А ты чего здесь делаешь?- вдруг накинулся он на Джуди.- Чего она здесь делает?

– Я... зверей... зверей лечить...- лепетала Джуди.

– Зверей она лечить! Ты нас вылечи, ну-т-ка!- буше вал Василий Парамонович, неизвестно с чего вдруг озлобившийся.- Зверей и дурак вылечит! Я с Агафоновым мыло варил, с Кузнецовым мыло варил, я во как лез, сколько добра людям переделал - другого бы стошнило! Как цемент - к Василию Парамоновичу, как штукатурка - к Василию Парамоновичу, а как продвигать так других! Это ж понимать надо, а не зверей! Ходят и ходят, ходят и ходят!

– Он добрый, очень добрый,- объясняла Антонина Сергеевна.- Это погода так действует, а он очень добрый. У него дома канареек десять штук, так он с утра им тюр-люр-лю сразу, а они уж знают, чирикают. Они добро чувствуют. Ну где ж наши-то?

Из лесу, одергивая китель, вышел полковник Змеев.

– Порядок. Поехали ужинать.

– А где Светлана?

– Убил нечаянно,- засмеялся полковник.- Обнимал-обнимал, ну и... раздавил немножко. Знаете, как бывает. Ничего, потом я команду подошлю, зароют. Там возни-то немного. Дело военное. Ну, поехали. Амангельдыев!