...Катя села на постели. Гремели колеса, ржали кони за окном. Сквозь незанавешенную дверь перегородки она увидела входящих и выходящих людей, увешанных оружием. В хате гудели голоса, топали сапожищи. Многие теснились у стола, что-то на нем рассматривали. Отпускали ядреные словечки. Был уже белый день, и несколько дымных лучей било в сизый махорочный дым хаты сквозь маленькие окна.

На Катю никто не обращал внимания. Она поправила платье и волосы, но осталась сидеть на постели. Очевидно, в село вошли новые войска. По тревожному гулу толпившихся в хате людей было понятно, что готовилось что-то серьезное. Резкий голос, с запинкой, с бабьим оттенком крикнул повелительно:

– Чтоб его черти взяли! Позвать его, подлеца!

И полетели голоса, крики из хаты на двор, на улицу, туда, где стояли запряженные тройками тележки, оседланные кони, кучки солдат, матросов, вооруженных мужиков.

– Петриченко... Где Петриченко?.. Беги за ним...

– Сам беги, кабан гладкий... Эй, браток, покличь полковника... Да где он, черт его душу знает?.. Здесь он, на возу спит, пьяный... Из ведра его, дьявола, окатить... Слышь, там, с ведром, добеги до колодца, - полковника не добудимся... Эй, братва, водой его не отлить, мажь ему рыло дегтем... Проснулся, проснулся... Скажи ему, - батько гневается... Идет... идет...

В хату вошел давешний рослый человек в высокой шапке. Он до того, видимо, крепко спал, что на усатом багровом лице его с трудом можно было разобрать заплывшие глаза... Ворча, он протолкался к столу и сел.

– Ты что же, негодяй, - армию продаешь! Купили тебя!
– взвился с запинкою высокий скрежещущий голос.

– А что? Ну - заснул, ну, и все тут, - прогудел полковник так густо, будто говорил это, сидя под бочкой.

– А то. А то, тебе говорю... А то!
– голос захлебнулся.
– А то, что проспал немцев...

– Как я немцев проспал? Я ничего не проспал...

– Где твои заставы? Мы шли всю ночь, - ни одной заставы... Почему армия в мешке?

– Да ты что кричишь? Кто ж их знает, откуда немцы взялись... Степь велика...

– Ты виноват, мерзавец!

– Но, но...

– Виноват!

– Не хватай!

Сразу в хате стало тихо. Отхлынули стоявшие от стола. Кто-то, тяжело дыша, боролся. Взлетела рука с револьвером. В нее вцепилось несколько рук. Раздался выстрел. Катя зажала уши, быстро прилегла на подушку. С потолка посыпалась штукатурка. И снова, уже весело, загудели голоса. Полковник Петриченко поднялся, доставая бараньей шапкой чуть не до потолка, и с толпой молодцов важно вышел на улицу.

За окном началось движение. Повстанцы садились на коней, вскакивали в тачанки. Вот захлопали бичи, затрещали оси, поднялась неимоверная ругань. Хата опустела, и тогда Катя поняла, почему до сих пор Не могла увидеть того, кто так повелительно кричал бабьим голосом. Это был маленький человек. Он сидел у стола, спиной к Кате, положив локти на карту.

Прямые, каштанового цвета длинные волосы падали ему на узкие, как у подростка, плечи. Черный суконный пиджак был перекрещен ремнями снаряжения, за кожаным поясом - два револьвера и шашка, ноги - в щегольских сапогах со шпорами - скрещены под стулом. Покачивая головой, отчего жирные волосы его ползли по плечам, он торопливо писал, перо брызгало и рвало бумагу.

Осторожно со двора вошел давешний мужик, уступивший Кате постель.

Лицо у него было розовое, умильное. В волосах - сено. Придурковато моргая, он сел на лавку, напротив пишущего человека, подсунул под себя обе руки и зачесал босой ногой ногу.

– Все в заботах, все в заботах, Нестор Иванович, а я чаял - обедать останешься. Вчера телку резали, будто бы я так и знал, что ты заедешь...

– Некогда... Не мешай...

– Ага... (Мужик помолчал, перестал мигать. Глаза его стали умными, тяжелыми. Некоторое время он следил за рукой пишущего.) Значит, как же, Нестор Иванович, бой принимать не собираетесь у нас в селе?

– Как придется...

– Ну да, само собой, дело военное... А я к тому, если бой будете принимать, - надо бы насчет скотины... На хутора, что ли, ее угнать?

Длинноволосый человек бросил перо и запустил маленькую руку в волосы, перечитывая написанное. У мужика зачесалось в бороде, зачесалось под мышками. Поскребся. И будто сейчас только вспомнил:

– Нестор Иванович, а как же нам с мануфактурой? Сукно ты пожертвовал, доброе сукно. Интендантское, в глаза кидается... Ведь шесть возов.

– Мало вам? Не сыты? Мало?

– Ну, что ты, - какой мало... И за это не знаем, как благодарить... Сам знаешь - сорок бойцов от села к тебе послали... Сынишка мой пошел. "Я, говорит, батько, должен кровь пролить за крестьянское дело..." Мало будет - мы пойдем, старики возьмутся... Ты только воюй, поддержим... А вот с мануфактурой в случае чего, - ну, не дай боже, нагрянут германцы, стражники... сам знаешь, какая у них расправа, - вот как же нам: сомневаться или не сомневаться насчет боя?