Козицкий отступил самую малость вниз от вершины треугольника и нарисовал жирную-прежирную точку. И все, что еще ниже, отгородил пунктирной линией и заштриховал.

– Глядите сюда, – сказал он. – Угрожая первому лицу, шантажист сам себя назначает в посредники и замыкает на себе все каналы связи. Общество видит только то, что ему спускают сверху: то есть парадные портреты и чуть-чуть официальной хроники. При этом, заметьте, тайный узурпатор, в отличие от явного фаворита, ничем не рискует. Фаворит тешит свое мелкое тщеславие, зато и уязвим. И не только оттого, что барская любовь не вечна, но и, главным образом, потому, что он на виду. Рано или поздно общество за что-нибудь да обозлится. На всякого Распутина найдется свой Юсупов с отравленным пирожным. А скромному собаководу чего опасаться? Чумки, линьки или неудачной вязки. Ничего другого. Тут, Максим, имеет место интересный парадокс. Вторым или третьим лицам государства, у которых и власть, и ресурсы, на самом деле труднее устроить тайный переворот, чем собаководу всего с несколькими подручными… Говорите, вы уже слышали раньше про этого Фокина?

– Ну да, – кивнул я. – Он до собак служил в спецназе.

– Значит, ему было еще проще. Мирная профессия в настоящем, спецподготовка в прошлом. Сочетание – удачней не выдумаешь.

Козицкий изобразил на заштрихованной части треугольника еще несколько стрелок, расположив их попарно остриями друг к другу.

– Бдительность, – продолжал он, – обычно проявляется по горизонтали. Большие игроки сами страхуют друг друга: армия ревниво следит за полицией, администрация за Госдумой, федеральные СМИ за медиа-баронами… А маленькие люди ускользают, просачиваясь сквозь крупное сито. Камердинеров, слесарей, полотеров нет ни на одной схеме. Почему, думаете, Хрущев первым делом расстрелял Берию? Потому что оба были игроками одной лиги. Хотя в последние годы Сталина, когда вождь почти перестал выезжать с ближней дачи, Лаврентий Палыч, при всем его желании, никак не мог быть узурпатором – чересчур на виду. Зато власть могли по-тихому взять секретаришка Поскребышев с уборщицей Петровой и начальником охраны Власиком. И советский народ так ничего бы и не заметил…

– Вечно вы, Василь Палыч, к охране зря придираетесь, – сказал Сердюк. Он сидел набычась, все еще переживая абстрактный пример номер один. – На черта мне сдалась бы эта власть? Макс, ты меня с сопливых времен знаешь, ну хоть ты скажи: я лез хотя бы в парторги нашего курса или даже нашей группы?

– Нет, конечно, не лез, – встал я грудью на защиту его репутации. – Ты такими глупостями не занимался. Вот горилочки хватануть под сало или там вместо лекций пройтись по девочкам…

– Эх, хорошие были годики! – сразу повеселел мой приятель. Все его обиды выветрились в секунду. – Помните, Василь Палыч, самый конец застоя? Сало у нас на базаре в Донецке – три карбованца за кэгэ! Горилка по ноль пять – четыре двенадцать! Бабу снять – всего де… Кстати! – Сердюк довольно потер ладони. – Забыл рассказать. Я, Василь Палыч, безопасное прикрытие нам устроил. На всякий случай – вдруг тот собачник Фокин насчет нас чего заподозрит? Противника нельзя недооценивать, сами знаете.

– Какое прикрытие? – встревожился Козицкий. – Ваши сюрпризы меня однажды доконают.

– Отличная, надежная отмазка, – порадовал его Сердюк. – Все очень правдоподобно. Если кто со стороны начнет выяснять, где, мол, пропадает наш главный, то я нашептал по сотовому кое-кому в представительстве: босс, мол, ездит навещать старых московских подружек. Я так сильно просил их держать рот на замке, что разговорчики поползут сразу, не сомневайтесь… Вряд ли, конечно, до супруги вашей, Олеси Ивановны, слухи дойдут раньше, чем за три дня. Но вы для профилактики звякните ей в Нью-Йорк, успокойте – и лучше бы прямо сегодня.

Редде, квод дебес. Отдай, что должен. Древние латиняне имели в виду не только отдачу денежных долгов, но и выполнение обязательств. За чудесное спасение из лап убийц я задолжал фатуму три жертвы – сканворд, биг-мак, балет. И, как честный человек, хотел принести все три, не откладывая в долгий ящик.

Разделаться со сканвордом было проще всего. В загашнике у командира спецназа нашелся старый «Собеседник», где это клетчатое убожество, оскорбляющее разум на последней странице, почему-то оказалось не разгадано. Шариковую ручку я машинально увел у следовательши, подписав протокол. Так что всю обратную дорогу из Ускова на попутной я мог не торопясь заполнять словами омерзительные клетки так называемого скандинавского кроссворда.

Интересно, в какой из скандинавских стран додумались превратить элегантное изобретение британского гения в тренинг для дебилов? Надеюсь, то была не Норвегия. На ней и без того лежит вина за Сергиенко. Нашли кому доверить копаться в своих курганах!

К тому времени, когда водитель высадил меня у «Ленкома» на Малой Дмитровке – в квартале от «Макдональдса», – осталось всего два неразгаданных слова. Первое из шести букв, второе из девяти. В обоих случаях сканвордист использовал математический знак равенства между подсказками.

На шестибуквенном слове я забуксовал капитально. Хотя его уже пришпиливала одна гласная, предпоследняя «а», я никак не мог сообразить, что такое «певица=адмирал». Маразм. При чем тут равенство? В смысле равенства полов, то есть женской эмансипации? Да-с, в истории была кавалерист-девица Надежда Дурова. Но где вы найдете женщину-адмирала? Я довольно неплохо знаю историю, но таковых не припомню. Даже несравненная Эдит Пиаф не имела бы шанса дослужиться до адмиральского звания. Все в курсе, что женщина на корабле приносит несчастье… Постой-ка, Виктор Ноевич! Ты забыл: сканворды составляют неучи для неучей. Что автоматически не подразумевает глубокого знания истории.

Едва я это понял, как сразу вычислил Глашу Колчак, однофамилицу адмирала, ту самую, которая своими брюликами обвалила газету «Обскурант». Певичка дала мне первую «к» в слове, зашифрованном как «декабрист=олигарх». Конечно, то был Каховский. Все сошлось.

В отличие от однофамильца, хозяин «Пластикса» еще легко отделался, подумал я. Всего лишь в тюрьме посидел – не такая уж большая беда по сравнению с виселицей. Декабриста, правда, вздернули за реальную попытку свергнуть царя-батюшку, а теперешний Каховский оттрубил больше года практически ни за что. Но если вспомнить, что при Сталине за «просто так» давали от десятки и выше, то, выходит, живем мы не сильно хреново. Поплоше, чем при царизме. Получше, чем при сталинизме. То есть в среднем у нас – довольно сносные времена.