Шрифт:
– Никто не спасал, никто не погибал. Газеты надо читать. Там все написано. Уходите.
Что сказать? Про совесть, долг… Я чуть не рассмеялся. Какая тут совесть, когда страх, когда новая квартира и видак с порнухой - вот и вся их совесть!
– Хорошо, я ухожу. Только подумайте вот о чем: в страшную минуту рядом с вашей дочерью оказался человек, заслонивший ее грудью. Но ведь так бывает не всегда.
– Это уже было похоже на угрозу, но я не мог остановиться.
– А что, если в следующий раз вашу дочь некому будет защитить?
Они промолчали, готовясь к новому отпору, не вдумываясь в мои слова. Но я заметил Ольгин взгляд. И он меня обнадежил.
Я положил на журнальный столик свою карточку. Папаша схватил ее как жабу и выбросил в окно.
Я сел в машину, запустил двигатель и долго сидел, упершись подбородком в руль, а взглядом - в забор, за которым была заброшенная новостройка. Я чувствовал усталость. Не гнев, не обиду, не презрение. Ведь в том, что они совершают подлость, Кручинины не виноваты. Виноваты те, кто заставил их пойти на это. И не только их. Ну что, плюсовать это к счету, который я надеюсь им предъявить? Влепить им по совокупности? Так они уже давно на вышку потянули. Что же еще? А может, там… Не знаю…
Бормотание Крошки Вилли напомнило, что надо ехать. Что толку сидеть?
– Устал?
– спросил Прохор.
– Вижу. Ложись-ка ты спать. Утро вечера мудренее, забыл? Да, тебе Полковник звонил, сердится. Ждет твоего звонка.
– Хорошо.
– Я взял аппарат и поволок его за собой на тахту. Плюхнулся, поставил телефон на живот, набрал номер.
– Леша, - строго выговорил Полковник.
– Ты не прав. Поручик волнуется. От тебя нет вестей. Все ли в порядке?
– Нормально. Просто забегался.
– Когда приедешь?
– Завтра.
– Вот и славно. Груня придет, песни играть будет…
Разбудил меня Прохор: одной рукой тряс за плечо, другой протягивал мне трубку. Звонила Женька:
– Тебя какая-то дева разыскивает…
– Кто?
– Не назвалась. Сказала, что позвонит завтра в девять. Будь в конторе.
– А сейчас сколько?
– Два. Ночи.
– Раньше ты не могла позвонить?
– А я только что вспомнила, - безмятежно созналась Женька и положила трубку.
…Я поставил телефон на пол. Уснул. Тут же, как мне показалось, раздался звонок.
– Да, еще вспомнила: клиент твой звонил…
– Полянская? И что?
– Просила позвонить.
– Когда?
– Вчера.
– Женька зевнула.
– Дура ты, Женька.
– Ага, - сонно согласилась она.
– Рассеянная.
Половина третьего. Яна сняла трубку, будто всю ночь держала на ней руку.
– Ты не можешь сейчас приехать? Мне страшно.
Никогда еще Крошка Вилли не делал таких бросков. Хорошо, что была глубокая ночь и пустой, затаившийся город. Ревел движок, истерически визжала резина на поворотах, разбегались в стороны и спешили сменить огни ошалевшие светофоры.
Я осадил машину у соседнего дома под прикрытием кустарника. На бегу переложил пистолет из кобуры в карман. Маловероятно, конечно, чтобы это была ловушка, но к некоторым неожиданностям нужно быть готовым. Тем более что однажды Яна уже меня предала. Сама она, правда, совершенно иначе оценивала этот шаг.
Машина Яны стояла у подъезда с каким-то недоуменно-обиженным видом. И немудрено - ветрового стекла у нее фактически не было, только крошево осколков на капоте и передних сиденьях. Молотили скорее всего арматурным прутом.
Соблюдая все правила безопасности, я поднялся на этаж, осмотрелся, позвонил. Яна открыла дверь с несвойственной ей осторожностью. Обычно она распахивала ее так, будто за порогом стояло огромное толстое счастье и его надо было побольше впустить, сколько влезет.
Но лицо ее меня успокоило. Ясно, что за ее спиной с пулеметами не стояли. На нем попеременно мелькнули облегчение, радость (даже!) и ехидство. Она всегда быстро брала себя в руки.
– Примчался? По женской ласке соскучился? Изменщик!
– Что случилось?
Яна оглядела лестничную площадку и заперла двери на оба замка.
– Пойдем.
– Дверь в прихожую она оставила открытой.
Во всей квартире горел свет. Я давно уже не был здесь, и комнаты показались мне чужими, хотя ничего в них не изменилось.
Яна села в кресло у журнального столика, закурила.
– Сегодня мне позвонили. Я испугалась. А твоя Женька никак не могла тебя разыскать. И я так растерялась, что не доперла позвонить Прохору.
– Кто звонил?