Обыгрывает многозначность слова:

С женским полом шутки плохи,

А с натертым -- хороши;

Широко применяет параллелизмы, причем не только в традиционных формах. Наконец он соединяет, казалось бы, несоединимое:

Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах...

... И начал пользоваться ей не как Кассандрой,

А как простой и ненасытный победитель.

И такое нежданное сцепление оказывается логически, эмоционально, психологически оправданным.

Отношения родства лежат в основе творческого процесса Высоцкого: рождение песни начиналось с появления ритма -- категории, общей для стихотворной и музыкальной речи, двух из трех главных компонентов песен. Эти же отношения во многом определяют звуковое лицо песни: тем, что Высоцкий поет, длит согласные звуки, он дарит им голос, выталкивает на уровень гласных -- выравнивает звучание, преодолевая этим одно из самых ощутимых на слух различий между ними. Не противопоставляет -- сопоставляет.

Сопоставление, сравнение вообще играют большую роль в поэзии ВВ. Это тоже наведение мостов, нащупывание родственных связей в реальности. Так, в песне "Я весь в свету..." микрофон сравнивается с острием, змеей, лампадой, образами, амбразурой (отметим тут красивейшую звуковую перекличку -- кстати, еще один уровень уплотнения, упрочения связей элементов звучащего текста, еще один постоянный признак текстов Высоцкого).

x x x

Поэзия Высоцкого глубоко укоренена в традициях русской и мировой поэзии. Этот диалог, постоянный и многообразный, -- один из способов восстановления утраченных связей с духовным опытом прошлых поколений. Множество литературных цитат и реминисценций в текстах ВВ уже отмечены в публикациях о Высоцком208. Добавлю к известным несколько примеров. Песня "Там у соседа пир горой..." вводит в число собеседников Высоцкого-поэта Н.Некрасова, у которого есть строки:

У людей-то в дому -- чистота, лепота,

А у нас-то в дому -- теснота, духота.

У людей-то для щей с солонинкою чан,

А у нас-то в щах -- таракан, таракан!

У людей кумовья ребятишек дарят,

А у нас кумовья -- наш же хлеб приедят!

В одной из "военных" песен:

Перед атакой водку -- вот мура!

Свое отпили мы еще в гражданку.

Поэтому мы не кричим "ура!",

Со смертью мы играемся в молчанку -

Высоцкий полемизирует с поэтом-фронтовиком С.Гудзенко:

Когда на смерть идут -- поют,

А перед боем можно плакать209.

Бывают совпадения и просто поразительные. Такова перекличка "Корсара" и близких к нему сюжетно "Капитана в тот день называли на ты...", "На судне бунт..." с "Элегией" Феогнида:

Да, в корабле мы несемся, спустив уже парус свой белый,

Прочь от Мелосских брегов, ночь нас окутала мглой.

Воду откачивать надо -- никто не желает, а волны

Хлещут с обоих бортов. Трудно нам будет спастись,

Если мы так поступаем. У кормчего, дельного мужа,

Отняли руль. Это был опытный страж корабля.

Деньги насильственно грабят; нарушился всякий

порядок;

Делят добро, но не всем равную долю дают.

Грузчики всем верховодят, и подлые добрыми правят.

О, я боюсь, что волна нашу ладью поглотит...

Символическая интерпретация моря как образа человеческого бытия -старая традиция. Морское плавание издавна ассоциировалось с духовными трудностями и житейскими невзгодами. Такое уподобление основывалось на естественном чувстве опасности и враждебности, которое исходило от водной стихии. Конечно, можно сказать, что в приведенном эпизоде -- полный набор мотивов типичного сюжета морского бунта, и ВВ просто строит соответствующие песни по трафарету. Отсюда и сходство. Мне все-таки кажется, что в данном случае имеет место сходство не только мотивов, а и поэтической атмосферы, которую создают и в которой разворачиваются эти тексты.

Есть, однако, пример совпадения настолько точного, что возникает ощущение, будто Высоцкий просто переложил античный текст на современный поэтический язык. Еще одна "Элегия" Феогнида:

Я скаковая прекрасная лошадь, но плох безнадежно

Правящий мною седок. Это всего мне больней.

О, как мне часто хотелось бежать, оборвавши поводья,

Сбросив внезапно с себя наземь того седока!210

Известно, что Высоцкий интересовался античной поэзией. Но, к сожалению, в доступных мне изданиях до сих пор не удалось обнаружить этой Элегии (а в книге, по которой она цитируется, не было соответствующей отсылки). Но вот в альманахе "Мир Высоцкого" опубликован список книг из личной библиотеки ВВ. В нем под No 173 значится сборник "Лирика древней Эллады в переводах русских поэтов" (М.; Л.; Academia, 1935)211. Если названная Элегия Феогнида в этом сборнике есть, и если книга носит следы чтения ее поэтом, то знаменитый "Иноходец" может быть воспринят как парафраз Элегии212.

Однако именно при таком развитии событий ситуация с "Иноходцем" приобретет признаки исключительности. Ибо -- и это при поразительном сходстве, почти идентичности -- даже факт знакомства поэта с Элегией не позволил бы безоговорочно назвать текст ВВ вариацией на античную тему. Так как есть по крайней мере одно поэтическое сочинение начала ХХ века, не только хорошо известное Высоцкому, а просто хрестоматийное для советских любителей поэзии, отзвуки которого несомненны в "Иноходце". Это -- знаменитое есенинское "Письмо к женщине":

... моя шальная жизнь...

... в сонмище людском

Я был, как лошадь, загнанная в мыле,

Пришпоренная смелым седоком.

Из этих строк "появились" (и причудливой тропой поэтической фантазии отдалились в первоначальном варианте, приблизившись к истоку в каноническом) не только иноходец и жокей, но и табун, да и шальное по камням, по лужам, по росе (не разбирая дороги). Поистине удивительные парадоксы дарит ВВ всякому, кто общается с его словом.

Творческий поиск Высоцкого был ориентирован на то, что объединяет, а не разъединяет. Его слово адресовано самой широкой аудитории. Этим можно объяснить, что поэт равнодушен к экзотике. В широком смысле экзотика -- то, что находится на границе, чаще -- за границей понятного, достижимого для основной массы людей. По советской терминологии, это своеобразный дефицит, доступ к которому отделяет немногих, "избранных", от большинства.