Вы проходимец, ваша честь, и я к услугам вашим...

Кажется, строки как строки, а ведь они бессмысленны. В самом деле, наполненную бадью -- широкое, низкое деревянное ведро -- выкатить невозможно; а трубадур не глашатай и не трубач; Аллах же и Магомет -- ключевые фигуры одной, а не разных религий; а сочетание ваша честь и я к услугам вашим невозможно в обращении к одному лицу, ибо первое указывает на неравенство общественного положения говорящих, а дуэль возможна только между равными200 (ср.: "Чужую грудь мне под копье король послал").

В речах странных персонажей -- нанектарившегося патриция, Моны Лизы, ловко окрутившей Леонардо201, похотливого Святого Духа -- рассыпано много несуразностей, подобных приведенным выше (а значит, дело не в небрежности автора). Эти персонажи по-свойски относятся к прошлому, чувствуют себя в нем как дома. Но не потому, что знают его, а как раз наоборот -- потому что не чувствуют его, для них что прошлое, что настоящее -- все одно.

Эти персонажи не исторические или сказочные герои. Они -- зеркало, в котором мы должны увидеть себя: так мы глядим в прошлое -- из простого любопытства, из желания примерить экзотические одежки; и видим его смутно, и мало что понимаем, о чем совсем не печалимся, потому что к прошлому нечувствительны, не укоренены в нем. (Между прочим, факт чисто смеховой реакции на эти песни -- лучшее тому подтверждение. Мы не ощущаем их глубинного трагизма202).

В приведенных выше примерах бездумного употребления, сопряжения слов персонажами Высоцкого (добавим к названным еще касту йогов и соседство в одном причинно-следственном ряду разлагаемых учеными атомов и разлагающегося на полях картофеля) они оперируют далекими для себя понятиями -- далекими профессионально, географически, исторически. Это, конечно, не ослабляет, а просто скрадывает драматизм ситуации.

Но потеря смысловой связи между словами (как отражение потери понимания связи между жизненными реалиями) -- не локальный процесс в поэтическом мире Высоцкого, затрагивает он не только периферию жизни, но проникает в самый ее центр, в ее душу. Мы видим, что для человека начинают обессмысливаться и то, что его непосредственно окружает, более того -- то, что жизненно важно для него. Так, деревенский житель ("Смотрины") завистливо замечает, что у соседа

И с тягой ладится в печи, и с поддувалом203.

Но тяга и поддувало (отверстие в печи под топкой, служащее для усиления тяги) тесно связаны, а в словах персонажа как раз понимания этой зависимости и нет.

Истончаются, рвутся связи человека с окружающей его реальностью. В том числе -- связи между людьми: семейные, дружеские (отношения дружбы в поэзии Высоцкого -- за единственным исключением -- либо мнимые, либо неосуществленные). О крошащихся родственных связях у ВВ целый цикл, но тут, как это часто бывает у него, самым ярким свидетельством оказывается малозаметная деталь в тексте, написанном о другом:

Чтобы я привез снохе с ейным мужем по дохе...

В круговерти родственников и заказов, самым невероятным образом трансформирующихся -- растворимая махра, кофе на меху, -- как-то не замечаешь, что сноха -- это жена сына по отношению к его отцу. То есть ейным мужем герой (еще не ошалевший в битве за обладание товарами) назвал собственного сына. Но даже помня откровенную ироничность первой строки (Я самый непьющий из всех мужиков...), невозможно представить такую степень опьянения, чтобы человек своего сына окрестил ейным мужем. Ясно -- снохой он именует не свою невестку, а другую родственницу. Память о родстве сохранилась, но она настолько зыбка, что в слове, засевшем в памяти, реального, живого смысла уже и нет. А ведь герои "Смотрин" и "Поездки в город" -- деревенские жители, и, оказывается, связи с прошлым, родственные рвутся даже в этой среде (менее атомизированной, чем городская, более ориентированной на традиции).

Еще один выразительный пример утраты родственных связей, чувств дает "Диалог у телевизора":

А тот похож, нет, правда, Вань,

На шурина -- такая ж пьянь...

... Послушай, Зин, не трогай шурина:

Какой ни есть, а он родня!

Сама намазана, прокурена -

Гляди, дождешься у меня!..

Пытаясь уязвить мужа, Зина не щадит собственного брата (говоря о нем шурин, она оставляет в тени собственное кровное родство с ним, подчеркивая его "алкогольное" родство со своим мужем). Но что еще важнее, пьяное родство оказывается крепче: пьянчугу защищает не сестра, а другой пьяница, для которого он оказывается роднее собственной жены.

В мире, который предстает перед нами в песнях Высоцкого, разрушение контактов между людьми просто бросается в глаза. Диалоги у него всегда конфликтны, и частенько герой жаждет диалога, который недостижим (по крайней мере в данный момент). Не случайно многие тексты ВВ -- это "письма": "Ты уехала на короткий срок...", "В Пекине очень мрачная погода..." Независимо от отношения к адресату, во всех этих "письмах" прорывается неутоленная жажда общения, прямого контакта. Символично, хотя, наверное, и случайно, что первые ("Не делили мы тебя и не ласкали...") и последние ("И снизу лед и сверху -- маюсь между...") стихотворные строки Высоцкого, при всей разнице между ними, имеют общую черту: это послания "к далекой возлюбленной".

В текстах ВВ мало реальных диалогов, а те, что есть, строго говоря, нельзя даже спорами назвать: двое просто не понимают друг друга, говорят на разных языках -- и в прямом ("Люблю тебя сейчас..."), и в переносном смысле ("Это был воскресный день...", "Сегодня я с большой охотою..." и масса других). Таков и "Диалог у телевизора", в котором диалога-то как раз и нет: он отвечает на ее реплику, а ее новая реплика не связана ни с ее собственными словами, ни с его ответом. Удивительно ли, что одиночество гонит человека в объятья черта: