При мне в тот вечер действительно не было никаких документов. Потому что, согласно идиотским советским правилам, вы, приезжая в страну, обязаны сдать свой паспорт в отель при регистрации, а получить этот паспорт обратно можете только тогда, когда из этого отеля выезжаете. Что оставляет вас совершенно без всяких прав, поскольку для советского глаза все ваши остальные документы – автомобильные права или кредитные карточки – выглядят совершенно недостойными внимания кусочками пластика, на которых нерусскими буквами написано что-то непонятное. И, зная, как умело и азартно охотятся московские карманники за толстыми кошельками иностранцев, набитыми американскими долларами, я вообще оставил свой wallet в гостинице, в чемодане. А пластиковая бирка на прищепке с надписью INTERNATIONAL PRESS ASSOCIATION исчезла с лацкана моей куртки еще в тот момент, когда мускулистая пролетарская рука двадцатилетнего культуриста утерла мне нос об землю.

Поэтому в милиции при обыске у меня нашли только восемьдесят рублей и визитную карточку Татьяны Колягиной.

Но чем громче шумела в «дежурке» наша делегация, требуя моего освобождения, и чем настойчивее я на чистом русском языке объяснял дежурному лейтенанту, что я член этой делегации и что он может позвонить в гостиницу «Космос» и проверить это у администратора, тем больше сомнений выражало его молодое, с косой короткой челкой лицо.

– Может быть, в «Космосе» и живет какой-то Плоткин, член этой делегации. Но откуда я знаю, что этот Плоткин – вы? – резонно говорил лейтенант. – А может, вы наш, советский, и снабжали их какой-нибудь секретной информацией? Как Щаранский, например…

Наши хотели немедленно, среди ночи, звонить американскому послу Мэтлоку, у которого были только вчера утром. Роберт Макгроу громогласно возмущался тем, что у него отняли флягу с виски. А Мичико Катояма заклеивала мои, Горация и Питера синяки и ссадины какими-то крохотными японскими дезинфицирующими салфетками и пластырями, постоянно спрашивая: «Вы в порядке? Нужно вам что-нибудь?»

Приезд Тани Колягиной положил конец этому балагану. Оказалось, что эта маленькая, как скворец, женщина чрезвычайно популярна в СССР – при ее появлении все милиционеры встали, а лейтенант собственноручно пододвинул ей стул. Наши удивленно переглянулись.

– Кто она? – негромко спросил меня Сэм Лозински.

Я пожал плечами:

– Она советский экономист…

– Она наш народный сенатор, член парламента! – вдруг произнес лейтенант по-английски, выдавая знание этого языка.

– О-о! – тут же негромко воскликнул Норман Берн, наш адвокат из Флориды. – Осторожно, братцы! Он сечет по-английски!

И каждый прикусил язык, вспоминая, не наговорил ли он тут чего-нибудь, что не стоило говорить в присутствии офицера советской милиции.

В этой тишине Колягина подтвердила, что я – это я, Вадим Плоткин, гражданин США и член делегации американских журналистов.

– Ура! – закричали наши с такой радостью, словно добились освобождения по меньшей мере Щаранского.

А лейтенант вдруг вытащил из ящика своего стола газету, открыл ее и пододвинул Колягиной.

– Автограф не дадите, Татьяна Петровна? – сказал он просительно. – Я за вас голосовал, честное слово!

Я посмотрел на газетную страницу. Сверху через всю полосу был заголовок огромными буквами:

Татьяна КОЛЯГИНА: «ЗАГОВОР ПРОТИВ ПЕРЕСТРОЙКИ СУЩЕСТВУЕТ, ЕГО ЦЕЛЬ – СВЕРЖЕНИЕ ГОРБАЧЕВА». Потом шел подзаголовок: «ПЕРЕСТРОЙКУ СОБИРАЮТСЯ ЗАДУШИТЬ САБОТАЖЕМ. БЮРОКРАТИЯ И КОРРУМПИРОВАННАЯ МАФИЯ ОБЪЕДИНЯЮТСЯ ПРОТИВ НАРОДА. НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА МОЖЕТ СТОИТЬ НАМ ДЕМОКРАТИИ». Ниже был портрет Колягиной и большое, на половину газетной страницы, интервью с ней.

Наши, конечно, не поняли, что было сказано в заголовке, но тоже увидели портрет Колягиной в газете и сгрудились вокруг стола, спрашивая у меня:

– О чем эта статья?

Я перевел, и они зашумели:

– Можно ли взять у нее интервью? Сенатор Колягина, вы говорите по-английски? Сенатор Колягина, вот моя визитная карточка! Сенатор Колягина, вы можете дать нам интервью? Всего полчаса! Пожалуйста!!!

– Вадим, скажите им, что у меня дома осталась девятилетняя дочка, – попросила меня Татьяна. – Она там одна, а вы теперь поняли, что у нас в Москве творится? Я должна ехать домой. К сожалению.

Я перевел.

– А завтра утром? – спросил кто-то.

– Вы заняты все утро, – напомнил всем Барри Вудстон. – Это время покупок.

– Черт с ними, с покупками! – зашумели все. – В этой стране все равно нечего покупать! Если кто-то хочет идти за покупками – пусть идет! А мы хотим взять интервью у русской сенаторши!

– Хорошо, – сказала Колягина. – Я приеду к вам в гостиницу. В десять утра. Годится?

– Ура! – закричали все и даже захлопали в ладоши.

– Эти американцы действительно как дети! – сказала мне Колягина и повернулась к старшему лейтенанту. – Мы можем идти?