Заскрипело, заныло, окутало дорогу молочным дымом Сыграл шестиствольный! Вот еще разок. Теперь другой - в те шесть труб еще мины затолкать надо. Роман закрыл глаза до боли, до светлячков. Андрей, как ты там, родимый?!

Из дымного облака вырвался один "студебеккер", другой. Пушки... Целы пушки! Подпрыгивают, мотаются на крюках, но целы. Так-то, фриц неразумный, бьешь ты здорово, метко бьешь, да не пофартило тебе на этот раз. Вон и головы хлопцев, пригнутые при обстреле, показались над бортами. Все ли здравы, хлопчики?

О-о, как рванул головной "студер"! Колька Коломиец, черт конопатый, жмет. Не съюзило бы, не занесло в кювет. Нет, пронесло...

Надо бы успокоиться, но нервная дрожь не унимается. Христос с нею, уймется. Скорее туда, за Рогозиным. Пятницкий отжал клапан трубки.

– Припять!

Нормально, слышит Припять. Осмотрел враз все видимое. Рота Игната Пахомова уже в огородах окраинных усадеб, другая рота с минуты на минуту ворвется в те длинные кирпичные коровники. Батальон, где замом по строевой Заворотнев с золотым зубом, слева, как предусмотрено, огибает господский двор Вовремя, вовремя Рогозина туда перебросил. Сейчас другие две пушки надо.

Э-эх, "ильюшиных" бы сюда, чесануть по огневым немецкой артиллерии. Но давно Пятницкий не видел авиации. Говорят, вся на Земландский полуостров переброшена, там уже Кенигсберг обошли. Что ж, значит, на севере соколы нужнее Впрочем, и немецкие самолеты не появляются. Тоже у Кенигсберга понадобились.

Снова давнул на клапан, чтобы дать команду на батарею.

– Припять, отцепляюсь от нитки, ухожу к Рогозину У вас три минуты работы - и на колеса!

Но что это?

Пятницкий поупористее поставил локти на гряду с бураками, приник к биноклю.

Свертывающимися клубами, черно и густо дымили стога возле сараев и сами сараи, набитые сеном Эта удушливая завеса вытолкнула нескольких человек к облитому солнцем колку орешника. Затоптались, завертелись славяне на месте, хотели снова нырнуть в дымную непроглядь, но оттуда высыпало еще десятка три солдат Некоторые волочили на себе раненых. У Пятницкого больно и оглушающе застучало в висках. Отходят! Не смогла пехота зацепиться в Бомбене, даже на окраине не смогла. Теперь путь один - на голое поле. Тогда немцам добить оставшихся от роты Пахомова, от двух других рот мурашовского батальона не составит труда. Пока мешает дым.

Не только Пятницкий, но и Игнат, и Мурашов поначалу тоже думали - все потеряно Но подумать одно, сделать - другое. Завернул Мурашов свои роты под прямым углом, направил вдоль орешника, стали прижиматься к овражкам. От них до Бомбена - один бросок. Откашляются, отплюются, набьют магазины патронами - и снова вперед.

Старший лейтенант со шпорами на брезентовых сапогах тоже разобрался в обстановке, сообразил повернуть своих першеронов к безлистому, но плотному островку кустарника - туда, где налаживался боевой порядок перепутавшихся, перемешавшихся остатков мурашовских подразделений. Рогозин с двумя орудиями, надо полагать, давно там, успел развернуться. У Мурашова две сорока-пятки... Дело за пушками, что с Коркиным на закрытой позиции остались. Теперь их срочно под стены Бомбена!

– Савушкин!

Женя мгновенно протянул трубку.

Плеснулась неожиданная мысль, и подготовленная Пятницким фраза для команды заклинилась. Только в начальном развитии эта мысль чуть не лишила Шимбуева разума. В разгар боя, в разгар такой заварухи комбат Пятн"цкий вдруг спросил его:

– Алеха, тебя за что из училища вышибли?

На досуге, за кружкой наркомовской, можно было бы поболтать, рассказать, как до офицера чуть не доучился, но сейчас! У лейтенанта часом не выпала клепка из головы?

Смотреть в раскрытый Алехин рот не было времени

– Чего онемел, пастух козий?
– с напускной строгостью прикрикнул на Шимбуева.- Ладно, в другой раз расскажешь.

Мысль простая в сути своей, но очень и очень стоящая. Пехота не смогла войти в Бомбей, и снимать с позиции второй огневой взвод не имело смысла. Во всяком случае, в ближайшие двадцать - тридцать минут - до новой атаки немецких позиций в господском дворе Надо бить и бить по Бомбену, содействовать этой атаке и развертыванию полковушек старшего лейтенанта. За это время и сам Пятницкий сумеет перебросить НП на окраину селенья.

Пятницкий выхватил из кармана блокнот, выдрал листок, спросил Шимбуева:

– Алеха, сможешь продолжить работу с закрытой?

– Проще пареной репы,- смело заверил разведчик.

Самоуверенность Алехи поколебала Пятницкого. Шимбуев заметил это колебание, поспешил:

– Да что вы, комбат! Помните занятия в Йодсунене?

Помнил Пятницкий. В обороне и на занятия время выкраивал. Тогда и узнал, что Алеха Шимбуев в артучилище - то ли в Томском, то ли в Тамбовском - учился. Еще дома, поступая на курсы комбайнеров, подделал справку, и свои четыре класса выправил на девять. С этим образовательным цензом и в армию ушел. Диктанты в училище не писали, задач о бассейнах не решали - и сходило Алехе. Но когда дошли до деривации, суммарных поправок, боковых слагающих и коэффициентов всяких, Алехин мозговой аппарат не выдержал, отчислили. Все же много полезного и нужного осталось в неглупой голове Алехи Шимбуева, и сейчас он развеивал сомнения Пятницкого: