Роман Пятницкий ни на шаг не отставал от Захарова. Когда офицеры местного разведотдела стали делить отряд на три группы, хоть в малой степени учитывая, кто и в чем силен из этих рядовых, Роман и тут сумел примкнуть к Виктору Викторовичу. Перед тем с Захаровым толковал майор с измученным лицом и кровянистыми от недосыпу глазами. Приказано было отобрать десять человек для выполнения, по выражению майора, особо важного задания. Так что Пятницкий, пожалуй, не примкнул к Захарову, а был примкнут им, как штык к винтовке, с учетом уже кое-каких испытаний на крепость.

По характеру задачи отряд штрафников вопреки всему, что приходилось слышать Роману от много и все знающих, мало отличался от разведывательных отрядов, которые выделяются от дивизий первого эшелона в начальной стадии прорыва обороны противника. Цель та же: скрытно преодолеть минные полосы, проволочные заграждения, внезапно войти в соприкосновение с противником, ворваться в его траншеи и попытаться закрепиться в них. Одновременно ставилась и, по сути, сама собой решалась главная разведывательная задача выявление огневых средств обороняющихся. Тут уж хочет или не хочет неприятель, а проявит себя. Не будет же сидеть сложа руки и ждать, когда, пройдя через ад заграждений нейтрального всполья, на него обрушатся изорванные до костей, окровавленные и беспощадные русские иваны. Ну и немалое место в этой задаче - контрольные пленные, на что особо указывалось группе Захарова.

Отряд вывели в траншеи до рассвета. Захаров надеялся в течение дня приглядеться к местности, по которой придется ползти ночью, рассмотреть заградительные сооружения, посоображать, как одолеть их при сильнейшем огневом воздействии врага. Вчистую рассеялась надежда, потому что не рассеялся низко легший утром туман.

Первая волна отряда поспешно поднялась, взревела "ура!" и стремительно пошла на вражеские траншеи. Проволочного забора не было, но возле окопов наткнулись на спираль Бруно. Движение замешкалось, ноги цеплялись за нити мин натяжного действия. Взрывы "шпрингенов", автоматная трескотня взбулгачили весь передний край немцев. Кинжальный огонь пулеметов, грохот потревоженных минных ловушек увалили атакующих, прижали к земле. В это землетрясное громыхание взрывчатки, буйно наращивая атакующую силу, с неистовым ревом сыпанула вторая атакующая волна.

Преодолевая заваленные телами спирали колючей проволоки, штрафники в трех местах сумели достичь немецких траншей и схватились там врукопашную.

Произошло то, что и требовалось: ожила почти вся огневая система не только передней линии с ее пулеметными гнездами и позициями орудий прямой наводки, но и артиллерийских и минометных батарей в глубине обороны. Врожденный рефлекс самозащиты сломил вышколенную воинскую дисциплину врага, принудил приоткрыть свои карты.

Захаров стоял рядом с майором из разведотдела в неглубоком, по пояс, окопе. Майор смотрел на часы. Захаров притронулся к его руке, сказал:

– И без часов ясно - слабеют.

– Да, пора,- отозвался майор и расстегнул кобуру.

Роман видел это и поразился. Тоже пойдет? Вот этого он никак не ожидал!

Майор, загоняя патрон в патронник, передвинул затвор ТТ и поднес ко рту свисток, зажатый в левой руке. Свистеть помедлил, снова повернулся к Захарову, сказал строгим, непреклонным голосом:

– Со своей группой пойдешь следом за нами. Людей побереги, оттуда хоть одного живьем надо.

Захаров кивнул, и майор длинно засвистел, и свист этот до странности был пронзительно высоким, далеко слышным в грохоте боя.

С мрачным, жутким молчанием перевалил через бруствер третий человеческий вал - вал разжалованных офицеров и, не давая истаять силам, ушедшим перед этим вперед, ринулся в непосредственную близость вражеских, бушующих боем окопов.

Пятницкий в оцепенелой скованности смотрел на майора, легко перешагнувшего через пологий навал земли перед окопом, на его вскинутую с пистолетом руку. Майор крутнул головой влево-вправо и побежал, потерялся во взбулгаченной ночи вместе со всеми. Минуту спустя, следуя движению Захарова, поднялись и десять человек группы захвата.

Роман перескакивал через проволоку, запинался о трупы, падал, взбодряя себя, выкрикивал что-то, поднимался и снова бежал, стиснув зубы до судорог. Только бы не отстать, не отбиться от Захарова, от его десятки, добраться до немцев, а там уже сделать то, что приказано сделать.

Слева, скрытые до сих пор на прямой наводке, бездействовавшие в обороне, били в упор сразу четыре немецких орудия.

Снаряд разорвался совсем рядом. Падая, Пятницкий слышал, как осколки, выщипывая клочья ваты, пробороздили стеганку. Вторым разрывом из-под ног Романа выхватило землю, кинуло его в клубок обвитых проволокой человеческих тел, нестерпимой болью ударило в левое ухо. Роман не стал терпеть эту боль, этот вонзенный беспощадной силой большой и раскаленный гвоздь,- не стал терпеть, добавил в сумасшедший гвалт пронзительный, неудержимый из-за этой боли вой. Кровь текла из уха, из обеих ноздрей, скопляясь под скулами, мочила ставший тесным воротник гимнастерки. Сплевывая горячие, солоновато-приторные сгустки., Роман оперся о что-то податливое, скользкое, недавно живое и рванулся дальше.

Первобытный рев людей, автоматные выхлесты в упор, хрястанье прикладов, сатанинский грохот уничтожающе дробящегося металла улавливались теперь не контуженым, знойно забитым слухом, а всем телом, каждой нервной клеткой. Влекомое вперед лютым азартом боя, опьяненное близостью смерти, тело Романа слышало вибрирующую дрожь земли, ее глухой, незатухающий, захлебывающийся стон. В неровном, меняющемся свете - то ярко вспыхивающем, то матово оплескивающем округу,- в освещении всего, что может гореть, вспыхивать, пламенно взрываться, обливно виделись растерзанные, исшматованные, расчлененные человеческие тела, адовы корчи живой плоти. Чернеющая в жилах кровь и боль, проникающая в самый мозг, мутили рассудок, наливали одичалой яростью.