Мужчина, который все это время, очевидно, так и сидел в нише, опять сделался виден.

– Ну что же, подождем, - сказал он сам себе.
– Две глупости сделано, только бы не случилось третьей...

* * *

Утром на помощь пришел приятель, ударник известной в городе группы "Спазм" Колька. Он принес фуфырь пива и честно сидел у тахты страдающего Дикого, слушая подробности провала.

– Блин, во рту медведь нагадил...
– Дикий отпил из кружки, подумал и поморщился.
– В общем, кранты. Эта дура стоит посреди сцены и качается, публика воет, самые умные к кассе поскакали, требовать назад билеты. Полный звездец! Джоанна, Джоанна! А я еще удивлялся - чего она так дешево согласилась?

– Из тебя продюсер, как из свинячьего хвоста раввинская шапка, заметил Колька.
– Не умеешь - не берись.

– Так я же думал - Джоанна!

– Теперь Эдик тебя на порог не пустит.

– А она - алкашка законченная, старая лошадь!

– И правильно сделает!

– У нее в Питере битковые концерты были!

– Два года назад.

– Ой-й-й...
– простонал Дикий.
– Звездец полный... Я где-то надрался, сам не знаю где, что пил, что пил! Коля, я такое пил, что потом привидение видел!

– Где, здесь?
– Колька оглядел неубранную комнату.
– Неудивительно. Тут у тебя скоро змеи заведутся.

– Да нет, не здесь... А знаешь где?
– пролцесс вспоминания был мучительным, с треском в висках.
– А видел я его в Барсуковке...

– Чего ты забыл в Барсуковке?

– Не знаю. Может, я к Димычу ехал? Нет, ехал я как раз из Барсуковки.

– Это же - знаешь где?

– Ну, знаю! Коль, а ведь я туда, кажется, сам пришел...

– Ножками?

– Ну?

Ударник присвистнул и выбил по столешнице ритм. Его широкая бородатая рожа даже уважение выразила - надо же столько на грудь принять!

– Всего-то два стакана вискаря...
– жалобно сообщил Дикий.
– Какой-то левый вискарь был - я с него под мостом оперную арию услышал! Прям как вот тебя.

– Под каким мостом?
– заинтересовался Колька.

– Под железнодорожным. Это как от Барсуковки в Зареченск ехать.

– Ты не допился, - сказал Колька.
– Там, в Барсуковке, какая-то дура завелась, или сумасшедшая, или я не знаю кто. Мне про нее уже рассказывали. Орет по ночам, спать людям не дает. Значит, она поближе к мосту перебралась?

– Слушай, Колян!
– Дикий чуть не подскочил.
– Ты знаешь, какая у нее глотка?

– Здоровая, - согласился Колька.
– У меня там бабка с дедом живут. Дед уже почти глухой, а слышит, когда она выделывается.

– Ты сам-то слышал?

– А зачем? Что мне - нашего шума мало? Под мостом, значит. А что? Там знаешь, какая акустика?

– Знаю...

И Дикий задумался.

Задумался он вовсе не о выдающихся достоинствах голоса. Эти достоинства пока что были выше его понимания. А просто пытался в голове совместить презрительные слова Лешки с собственными ощущениями под мостом, минус поправку на виски.

И вдруг улыбнулся.

– Оклемался?
– спросил Колька.

– Ага. Где мои штаны?
– Дикий зашарил руками по полу.

– Ты в них спал.

– Блин-н-н-н...

И Дикий засмеялся. Он так хохотал, что Колька озадаченно покрутил пальцем у виска.

* * *

Часы показали полночь.

Дикий прищелкнул пальцами. Он был полон решимости.

Проверив, как работает подвешенный к поясу фонарь, он зашагал по пустой дороге. Сейчас он был достаточно трезв, чтобы действовать по обстановке. И технически подготовлен.

Под мостом, естественно, был полный мрак. Дикий присел на бетонный барьер, отгородивший проезжую часть от тротуара, и задумался.

Она появилась неожиданно - то есть, без стука каблуков. А просто по ту сторону улицы зазвенело. Дикий подскочил - человек таких звуков издавать не должен! .. И не может! .. Но голос, как Дик правильно догадался, экспериментировал с мостом. Звенел всего-навсего колокольчик, из тех сувенирных псевдовалдайских, что всякий гость Питера по дешевке может набрать в ларьках у Петропавловской крепости.

Мужчина - тот самый, с пуговицами, - которого Дикий почему-то не видел, беззвучно рассмеялся. Он опять сидел в нише, и в его руке тоже возник колокольчик, прозвенел в ответ и растаял.

Дикий бесшумно сполз с барьера и присел на корточки. Незримый голос пробовал подражать колокольчику, откровенно при этом валяя дурака. А потом-таки запел!

Это было что-то, неизвестное Дикому, предположительно - на итальянском языке, такое, что бетонные опоры моста - и те прониклись возвышенным волнением, благородной страстью - всем, что било через край и в мелодии, и в том, как ее ласкал голос...