Правда, появился легкий трепет в ногах. Нравственное равновесие пошатнулось, но удержалось, и Голицын решил, что преступлением будет не зайти в кабачок "У толстого черта" на Малой стороне. В туристическом справочнике утверждалось, что однажды добрейший святой Ян Непомук по большой просьбе горожан выгнал оттуда целую банду призраков-алкоголиков... Местечко и вправду оказалось миленьким, но, увы, без чертей. Однако был еще шанс в пивной "У Рибана" возле Староместской площади повстречать призрак Тоскливого Магистра. Якобы это неупокоенная душа магистра Палеха, предавшего Яна Гуса. Если же опять не повезет, то где-то ближе к вечеру в районе Карлова университета можно созерцать Огненного Привратника - некоего средневекового иуду, стучавшего на студентов суровому ректору. Огненный он потому, что пылает вечным, неугасимым огнем, как неопалимая купина. Если кто-то пожмет протянутую, охваченную пламенем руку, мучения Привратника кончатся, но до сих пор ручкаться со стукачом желающих не нашлось...

Впрочем, можно было послать всех призраков к толстому черту и доплыть до знаменитого ресторана "Аквариум", снятого в известном боевике "Миссия невыполнима - 1". "Да, доплыть-то можно, но сможешь ли ты оттуда вынырнуть?" - спросил себя Голицын. Тотчас же ему вспомнилось, что в вышеозначенном фильме как раз присутствовал персонаж с фамилией Голицын, павший жертвой сложной шпионской разборки... Так что, от греха...

В конце концов, решив, что для стартового рывка он принял вполне достаточно, Голицын вернулся к исходной точке, то есть на Карлов Мост.

Пахнущий прохладною, апрельскою пылью воздух пьянил куда сильнее пива, и почему-то вспомнился Голицыну друг золотых застойных времен Сержик, вернее вспомнился его коронный тост: "И ласточка с весною - уж на что гнусное животное!
– непосредственно в сени к нам летит!". Где то ты теперь, друг? Кто говорит - спился под ноль. А кто, наоборот, что поднялся до самого золотого дна, чуть ли не в ФСБ служит...

Боже ж мой, когда это было? Неужели и он, Голицын был некогда "юношей бледным весьма загорелым", и эпатировал девочек стишками под "пост-модерн":

Обмакни свои усы

В золото презрения,

Разрисуй свои трусы

Органами зрения.

Погляди издалека

На себя и в сторону,

Елка жизни высока

Молодому ворону...

Было, было, чего уж... И обмакивал, и разрисовывал. И даже баловался ироническими стилизациями в духе декаданса:

Так, сгрызли леденец зимы мы,

Как хмурая химера, хмель

Вливает яд страстей змеиных

В постель, остылую досель.

И вновь весны вино сухое

В свистящий шепот тишины

Вливают роковой рукою

Слепые слуги сатаны

И, вместо птичьих, стаи волчьи

Кромсают косо небеса,

И дымчатый рассвет игольчат,

И кровью светится роса.

Трав шевелятся волоса,

И небо говорит: "Асса!"

Такой вот сонет. Чушь, конечно, но на самых впечатлительных девушек самой читающей страны мира нужное действие она оказывала, и трах после этого происходил на самом высоком поэтическом уровне...

А теперь всего его лирического дыхания хватает лишь на какое-нибудь простенькое хокку:

Как быстро тянется,

Как медленно летит

Неподвижное время.

Интересно. Отчего так? Все ссылки на то, что жизнь сейчас такая жлобский лепет. И во времена Высоцкого жизнь была "скотской". Поэзия ушла не из жизни, а из души. Таков сей мир, что не в наших силах что-то изменить, но в наших силах все испортить. Жизнь прекрасна, но нам, скотам, этого мало, мы требуем, чтобы она к тому же была еще и хороша.

Голицын боролся с мучительным желанием совершить плевок в величественные воды. В одну и ту же реку дважды не войдешь, но плевать можно сколько угодно, не так ли? В конце концов, это ведь тоже священное право каждого человека - быть скотом.

Он вспомнил, как некогда, в дремучем детстве, в ялтинском санатории он слышал рассказ загибающегося от угольной пыли здоровенного дядьки донбасского шахтера. Во время войны, тогда еще красивой двадцати двух летний лейтенант, тот участвовал в боях за Вену. И первое, что он сделал, когда Вена была взята, это взошел на сцену в Венской опере и великолепным бархатным занавесом вытер свои сапоги... Победителей не судят, поскольку они сами мгновенно становятся судьями.

А вот Голицыну в победителях кампании ходить не пришлось. И хрен с ним. Не судим - и то ладно.

Рассеянно грустящими, прищуренными глазами глядел Голицын, как много-много воды утекает под мост. Конфуций или, чего доброго, сам Лао-Цзы утверждали, что если пребывать в таком состоянии достаточно долго, то можно дождаться мгновения, когда мимо, торжественно покачиваясь в волнах, проплывает труп твоего врага... Главное, и здесь не переборщить с невозмутимостью: иначе дождешься и проплывающих друзей, а потом и себя увидишь.

Тучи, как игрушечные паровозики, ездили по небу туда-сюда, дождь то сеялся, то рассеивался, было невыносимо покойно, тихо, и Голицыну показалось, что еще немного - и он влипнет в пространство, как реликтовая мушка в кусок янтаря.