Наталья Павловна разбудила Звягинцева:

– По-моему, Никита приехал.

– Что ему здесь делать ночью?
– Юрий Федорович нехотя поднялся, кряхтя, проковылял к окну.
– Точно. Никита.

Накинул пальто и вышел во двор. И быстро вернулся, сумрачный:

– Слушай, там истерика. Бегает по всему дому.

Наталья Павловна молчала и смотрела в окно.

– Ну, я съезжу, ладно? Ну, ведь вони будет! В субботу, в девять утра. Ты поняла, коза? В девять утра я подъезжаю, и едем к Косте.

Наталья Павловна молчала и смотрела в окно.

Наталья Павловна надеялась довести Косте пироги еще теплыми и с вечера печь не стала, а поднялась в четыре утра. К восьми вся квартира была заставлена пирогами: с капустой, с яблоками, с ягодами, с мясом, чтобы хватило всем, кто сейчас там, рядом с ее Костей, и чтобы на любой вкус.

Отварила пельмени, поджарила котлеты. Достала из буфета варенье и конфеты.

К девяти уложила сумки и с пальто в руках присела на край дивана.

И так и сидела, пока в начале одиннадцатого ни зазвонил телефон:

– Слушай, я не могу сегодня. Срочное дело. Ты не думай, по службе. Ну, мы съездим еще как-нибудь. В другой раз, когда ты в субботу выходная будешь. Ну, ты слышишь, что я говорю? Что ты там молчишь? О чем ты там сейчас думаешь?

– De omnibus rebus et quibusdam aliis...

– Что? Что ты там бормочешь? Я не понял ничего. Слушай, мне бежать надо. Патрон прикатил из Москвы. Желает посмотреть, не появился ли у меня за эти дни антисоветский блеск в глазах. Я заскочу вечером. Или завтра. Дома будь, я обязательно заскачу. Ты поняла?

– Поняла, - сказала Наталья Павловна и положила трубку.

Наталья Павловна повесила пальто на вешалку, прошла в комнату, подошла к окну, открыла штору. В глаза ударила искристая белизна: на балконе, на крыше соседнего дома, в овраге - всюду лежал чистый, еще не тронутый снег.

Cнег выпал бесшумно, когда город спал.