– Ничего. Ровным счетом ничего.

– Уже подавать полотенце?
– спросил он покорно.

Она пожала мыльными плечами:

– Разве не видишь-я не вымылась! Что за спешка?

Почему ее так раздражают его заботы? Что он плохого сделал?

– Что же случилось с нами? С нашей любовью? Куда ушла она?

– А куда уходит все, Павлик? Куда уходит время?

– - Но любовь... Как мы ее не сохранили?

– Ты хороший человек, Павлик. И был мне очень хорошим мужем. Никогда у меня не будет такого. Ты старше, на тебя можно было опереться. Теперь не на кого. Я старше всех, а все моложе меня. Это так тяжело, Павлик. Плохо, когда женщине не на кого опереться.

– Но почему тогда... Почему ты не вернешься ко мне?

– Ты же знаешь. Я тебя больше не люблю.

– Но почему, почему?

– Прости, Павлик, любовь не спрашивает - почему, Так получилось. Не сердись. Наверно, мне всегда хотелось любить кого-то, кто ближе тебя. Более равного мне, что ли.

– Кто же тебе равен? Лощеный эгоист, который тебя бросил? Или мальчишка -долговязый очкарик?

– Не знаю. Я только пыталась найти себе пару...

– Павел Сергеевич!
– кричали над ухом.- Вы меня слышите?

Он сидел на ступеньках, упираясь головой в теплую стенку. И вовсе не в подвал эта дверь, теперь он знает. Там ванная, она моется, она ждет полотенце...

– Павел Сергеевич!-отчаянно кричал Миша.- Встаньте, попробуйте по ступенькам подняться. У меня сил не хватит вас вытащить.

– Зачем вытащить?-тупо спросил он.-Ты что, из ванной меня выволок? Кровь бросилась в лицо. Мальчишка видел, как она моется!

– Из ванной? Там только подвал, темный и захламленный.

Господи, так и ее не было? А разговор? Слышал ли Миша разговор? Павел Сергеевич положил ладонь на теплую притолоку и словно ощутил пульсирующую кровь родного человека, живую кожу ее.

– Павел Сергеевич!

Как сюда попал Миша?

– Павел Сергеевич! Оторвитесь от притолоки!

Что ему надо, этому длинному очкарику? Мальчишка, щенок. Оторваться от своего - что же тогда останется? Что останется?

– Дайте руку! Встаньте же!

Павел Сергеевич подчинился жесткому, требовательному голосу - с усилием, точно прерывающему сон звону будильника. Шатаясь, поднялся по ступенькам-на верхней лежала совсем почерневшая веточка миндаля. Где он ее видел? А, он сам ее сорвал недавно. Неужели не сто лет назад?

– Слушай, ты что-нибудь понимаешь?-хрипло спросил он.

Миша поправил очки;

– Догадываюсь. Какое-то преобразование пси-поля. Ну, вам же известно о преобразовании различных полей - магнитного, силового...

– Все виды энергии тождественны,- устало припомнил Павел Сергеевич.

– Вот-вот. Пси-поле,- повторил Миша.- Мы пытались его усилить, чтобы преобразовать. Ничего не выходило. А сегодня утром получилось нечто вроде замыкания в нашей установке. Хорошо, если это только перегрузка.

– - Так...- Павел Сергеевич повернул боком "сундук" и уселся на него. У него вдруг ослабели ноги.

Миша опустился рядом на мягкую траву, зачем-то протер очки, закурил. "Ничего, кажется, парень,- подумал Павел Сергеевич.- Молод только. Поймет она, что этот тоже ей не пара. А может, уже поняла? Она только пыталась найти пару..." Он тихо спросил:

– Думаешь, есть надежда, что она...

– Не знаю,-сказал Миша.-Надо искать. Ее лучи нам сигнализируют-возможно, она жива.

– Постой, а где же ты был во время аварии?

– Да так... Встал рано, бродил по степи.

В последнее время она все нервничала, устраивала сцены. И все боялась, что мама опять захочет писать в парторганизацию. В Ленинграде Мише казалось, что многие осложнения на биостанции отпадут сами собой. Время шло, а лучше не становилось.

– Любишь ее?
– спросил Павел Сергеевич.

– Да,- просто ответил Миша.

– Так мне сразу и показалось, когда я тебя увидел, еще в Ленинграде,-вздохнул Павел Сергеевич.

– Погляди, что там такое? Видишь?

Миша заслонил ладонью стекла очков, чтобы не отсвечивало садящееся солнце. Они шли по узкому немощеному переулочку. Если бы не поблекшие и покоробившиеся листья недавно таких свежих растений, ничто не напоминало бы о снеге. Переулок упирался в Социалистическую улицу - по ней ходили автобусы, соединявшие поселок с городом и с биостанцией. Сейчас Социалистическая, как и другие улицы, вымерла, затихла. Только отсвечивали на солнце аккуратно выкрашенные щиты с номерами и расписанием автобусов.