Шрифт:
– Данило Григорьич! Отец! Да ты что же это мне?..
Опять, стало быть, на неделю испорчен? Данило Григорьич!
Целовальник молча ставит полштоф на прежнее место.
– Данило Григорьич!
– умоляя, хрипит мастеровой.
– Ради самого господа бога... Данило Григорьич!
– Я теб-бе говорю, - хочешь, а не хочешь...
– Сто-сто-стой! Что ты? Сделай милость!.. Ах ты, господи...
– Для господа, я так полагаю, пьянствовать нигде не показано... Ну-кось, поправляйся махонькой.
Мастеровой долго смотрит на стаканишко с самым жестоким презрением, с горя плюет в сторону и наконец пьет...
Долго тянется молчание. Слышно хрустение соленого огурца.
– Нет, - говорит наконец мастеровой, немного опомнившись.
– Я все гляжу, какова обчистка?..
– Спроворено по закону...
– А?.. Одну жилетку?.. Это как же будет?..
– Скажи еще за жилетку-то "слава богу"!
– И, ей-богу, скажешь!..
– Еще как скажешь-то...
– Ей-ей... Еще, слава богу, хоть жилетку оставили!.. Ах ты, боже мой!., а?.. Обчи-и-стка-а... ай-ай-ай... а?.. Кан-нёвые сапоги одни, - душа вон, - пять целковых, одни!.. Да ведь какой конь-то!..
– Эти, что ль?
Целовальник вынес из-за перегородки два сапога...
– Он-ни! он-ни!..
– завопил мастеровой, простирая руки.
– Ах, братец ты мой!.. Как есть они самые.
– Ну, теперь не воротишь!..
– Где воротить!., не воротишь!
– Теперь нет!
– Теперь, избави бог, ни в жисть не вернуть... Они как есть!.. Обчистка!
Мастеровой развел руками.
– То-то и есть: говорил я тебе... ой, не больно конями-то своими вытанцовывай...
Идет долгое нравоучение.
– И опять же скажу, это на вас от господа бога попущение... Докуда вам мамоне угождать?..
– заключает целовальник.
Мастеровой вздыхает и скребет голову...
– Данило Григорьич!
– умильно начинает он, голос его принимает какой-то сладкий оттенок.
– Сделай милость!., маленькую!
Данила Григорьича охватывает гнев. Не отвечая, он в одну секунду успевает нарядить посетителя в переменку и за плечи ведет к двери.
– Маленькую! отец!
– Ступ-пай! Ступай с богом!
– Полрюмочки!
– Ступай-ступай!
– Как же быть-то?
– Думай!
– Думать? Ведь и то, пожалуй, надо думать...
– Дело твое!
– Надо думать!.. Ничего не поделаешь!..
Черной тучей вваливается мастеровой в свою лачугу и, не взглянув на омертвевшую жену, нетвердыми ногами направляется к кровати, предварительно с размаху налетая на угол печки и далеко отбрасывая пьяным телом люльку с ребенком, висящую тут же на покромках, прицепленных к потолку. Не успела жена всплеснуть руками, не успела сдавленным от ужаса голосом прошептать: "разбойник!" - как супруг ее, с каким-то ворчаньем бросившийся ничком на постель, уже заснул мертвым сном и храпел на всю лачугу. Испуганный этим храпом ребенок вздрагивал ногами и плакал. Оцепененье бедной бабы разрешается долгими слезами и причитаньями...
А муж все храпит... Наконец рыдающая жена решается на минуточку сходить к соседке. Наскоро рассказывает она приятельнице, в чем дело, занимает до вечера хлеба и тотчас же возвращается домой. Прямо под ноги ей бросаются из избы три собаки, с явными признаками молока на морде. Чуя погибель молока, припасенного ребенку, она делает торопливый шаг через порог и наталкивается на пустой сундук с отломанной крышкой; в сундуке нет платья, на стене нет старой чуйки, на кровати нет мужа, а люлька с ребенком описывает по избе чудовищные круги, попадая то в печку, то в стену. Окончательно убитая баба долго не может ничего сообразить и вдруг пускается вдогонку...
В это время муж ее с каким-то истинно артистическим азартом выделывает в дальнем конце улицы удивительные скачки: иногда он словно подплясывает, а вместе с ним пляшет и хвост женского платья, выбившегося из-под "переменки".
– Держи, держи!..
– голосит баба, путаясь в подоле отнявшимися и онемевшими ногами, - ах, ах, ах... Разбойник!
Грабитель!
Какой-то лабазник стал ей поперек дороги, растопырив руки, словно останавливал вырвавшуюся лошадь. Прохожий солдат обнял на ходу и раза два повернулся с ней. Остановился и засмеялся чиновник с женой... А супруг в это время уже поравнялся с храминою Данилы Григорьича и с разлета всем телом распахнул обе половинки дверей.
Добралась наконец и баба. Мужа не было.
– Где муж?
– едва переводя дух, закричала она.
– Подавай! Слышишь? Сейчас ты мне его подавай, кровопийцу...
– Я с твоим мужем не спал!
– категорически ответил Данил о Григорьич. Ты его супруга, ты и должна его при себе сохранять...
– Подавай, я тебе говорю!
Баба вся помертвела от негодования.
– С-с-сию минуту мне мужа маво!.. Знать я этого не хочу!..
Целовальник усмехнулся.
– Малаша!
– произнес он, направляя слова за перегородку.
– Вот баба мужа обронила... Сделайте милость, присоветуйте?