Николай Иванович Похряпов не очень-то ладил с судьбой. Прямо скажем, невеселые у них сложились отношения. Взять хотя бы ту же записанную в паспорте национальность: "тунгус". Это при том, что за тыщу верст видно рязанско-суздальское происхождение Похряпова...
"Да не в этом ли все и дело?" - задумался однажды Похряпов. Не с похмелья же записался некий предок при получении документа тунгусом. Причина, значит, была. Какая?
А вот какая. Солидарность с народом, угнетенным царским режимом. Акция! Только вот на что ему далекий тунгус, если рядом - меря угнетенная? Значит, отбывал предок в Сибири каторгу. Значит, декабристом был, 14 октября - или декабря? - тысяча девятьсот - или восемьсот? - да-да, восемьсот двадцать пятого года стоял на Сенатской площади. Масоном, видно, был тот Похряпов. Тайное, в общем, дело. А раз так, влияние предка на родную историю, наверно, похлеще, чем писание лозунгов да воззваний за Конституцию.
Варакин Александр
Масон Похряпов
Рассказ
Николай Иванович Похряпов не очень-то ладил с судьбой. Прямо скажем, невеселые у них сложились отношения. Взять хотя бы ту же записанную в паспорте национальность: "тунгус". Это при том, что за тыщу верст видно рязанско-суздальское происхождение Похряпова...
"Да не в этом ли все и дело?" - задумался однажды Похряпов. Не с похмелья же записался некий предок при получении документа тунгусом. Причина, значит, была. Какая?
А вот какая. Солидарность с народом, угнетенным царским режимом. Акция! Только вот на что ему далекий тунгус, если рядом - меря угнетенная? Значит, отбывал предок в Сибири каторгу. Значит, декабристом был, 14 октября - или декабря?
– тысяча девятьсот - или восемьсот?
– да-да, восемьсот двадцать пятого года стоял на Сенатской площади. Масоном, видно, был тот Похряпов. Тайное, в общем, дело. А раз так, влияние предка на родную историю, наверно, похлеще, чем писание лозунгов да воззваний за Конституцию.
Задумался Николай Иванович. Крепко задумался. Решительно снял с аппарата трубку. Набрал номер.
– Слушаю, - ответил ему Аглаин начальник. Он уже принял на Аглаино место бездарную молоденькую пустышку.
– Здравствуй, брат Смирнов, - усталым голосом произнес Похряпов. Четыре сбоку, ваших нет. Понял?
– Кто говорит?
– испуганно взвизгнул Смирнов.
– Кто надо говорит, - спокойно ответил Похряпов.
– Сделаем так: Зияутдинову переведешь в бухгалтерию, а Похряпову Аглаю Львовну повысишь. Усек?
– У... усек.
Было слышно, как вспрыгнули очки на носу начальника. Это он кивнул подобострастно за тридевять земель.
– Прощай, брат. И помни, - намекнул ему Похряпов.
– Руки у братства длинные. В случае чего, достанем.
С неделю ходил Похряпов под впечатлением. На другой же день Аглаю вызвал начальник. Заискивающе улыбаясь, предложил супруге возглавить отдел труда и заработной платы, а Зияутдинову, точно, перевел в бухгалтерию. Впечатление Похряпова было настолько сильным, что он даже напился дважды и оба раза без видимых причин. Чтоб не испытывать ненужного дискомфорта, происходящего от чрезмерных пульсаций совести, стал Похряпов опять похаживать на футбол и в читальный зал библиотеки.
Но ведь где один раз, там и два? Забавный случай произошел через месяц на футболе. Сидел Похряпов на трибуне, переживал: со счетом 0 : 1 "Волгарь" проигрывал гостям. И вот за две минуты до финального свистка не вытерпел Николай Иванович, рванулся к железному заборчику и поманил к себе судью мягко так, но призывно. Как ни странно, судья подбежал к Похряпову и ждал, нерешительно пританцовывая.
– Понимаешь, брат, очень нужно, - сказал судье Похряпов.
– Я понимаю, брат, - сказал судья.
– Но я из Шуи.
– Тем более, - решительно произнес Николай Иванович.
– Братство тебя не забудет, - добавил и подмигнул для верности.
Когда он добрался до своего места, счет в игре успел выровняться. А еще через полминуты матч закончился в пользу "Волгаря".
Совпадений быть не могло: четко действовал масонский принцип. Николай Иванович признался себе в этом - и уж с тех пор знал, что делать. Одним-единственным звонком добился он поступления дочери на юридический. Захотел себе "Филипс", двадцать один дюйм, - и нате вам. Причем, когда пришел за телевизором, с него не взяли денег, сказав: "Уплочено". Дачу в двух минутах ходьбы от дома устроил Похряпов двумя легкими намеками в курилке. Сильная штука была масонство. Сильная и действенная.
Беседуя с Клинтоном, Похряпов упрекнул президента в чрезмерной уступчивости военно-промышленному комплексу.
– Так ведь и на шею сядут, Билл!
– мягко пожурил Клинтона Николай Иванович.
– Оно, каменешно, так, - коверкая русские слова и жалея об отсутствии переводчика, согласился первый американец.
– Однако ведь и мы не шиком лыты, йес?
– О, йес!
– догадался Похряпов.
– Вопрос с повестки снимаю, давай-ка еще тяпнем по маленькой?
– То нельзя: супруг заругайся, - предупредил Клинтон.
Похряпову очень понравилась его предупредительность, все-таки дураки в президенты не выходят. Однако милой беседе немного мешала озабоченность Николая Ивановича сформированием правительственного кабинета Киргизии, над которым бился Похряпов не одни сутки.
В том и признался он черному швейцару отеля "Континенталь", когда выходил прогуляться по пляжу перед глубоким тропическим сном.
Не знал тогда - и не узнал уже никогда - Николай Иванович, что чернокожих швейцаров в "Континентале" не держат. И то была ему черная метка.