Дарья ВАРДЕНБУРГ
Мимо шли гуси
Мимо шли гуси, и Синцова показала вожаку язык.
– Попробуй укуси.
Вожак не обратил на нее внимания и, переваливаясь на ходу, свернул в лопухи. Остальные потопали за ним. Синцова прикрыла ладонями голову - солнце жгло макушку. Из-за поворота показалась "газель" и, набирая скорость, прогрохотала мимо. За рулем сидел печник Федотов. Каждую субботу он ездил в Серебряные Пруды пить пиво с пожарными. Все девять пожарных, которые служили в серебрянопрудской части, были его школьными друзьями.
– Эй, козявка!
– крикнул Федотов, высовываясь в окно.
Синцова махнула ему рукой, и он, не оглядываясь, поднял широкую ладонь в ответ. Синцова перебежала через дорогу и зашагала к дальним домам, пиная босой ногой камешек.
Кошляков копал с отцом картошку. Отец его на выдохе, со стоном загонял лопату в землю по самый черенок, налегал всем телом и выворачивал ком земли с клубнями. Картошка была хорошая, с каждого куста получалось штук десять крупных, а мелкие никто не считал - они шли поросятам.
Синцова свистнула у калитки, Кошляков близоруко сощурился и воткнул лопату в землю.
– Заходи!
Он вытер ладони о штаны и пошел ей навстречу.
– Пап, мы в сарае посидим.
Отец отошел к следующему кусту и, примерившись, всадил под него лопату.
В сарае Синцова прыгнула на топчан, застеленный телогрейками, и начала болтать ногами. Кошляков встал напротив, прислонившись к стене.
– Завтра уезжаешь?
– спросил он.
– Ага.
– Вернешься следующим летом?
– Может быть.
– Ну деда-то навестить.
Он протянул руку вверх и нащупал под шифером пачку сигарет.
– Мы с Чучмеком вчера шеметовским магазин спалили. Пришли ночью с канистрой, облили стены и подожгли.
– Дураки, - пожала плечами Синцова.
– Не фига наших мочить.
Кошляков бросил окурок на пол и наступил на него ногой.
– Чучмек чуть не обделался. Вечером придешь костер жечь?
– Подумаю.
Он сел рядом с Синцовой и положил руку ей на плечо. Она поцеловала его в щеку.
– Тьфу, соленый.
Синцова пришла в десять, но под ивой, кроме Чучмека, никого не было. Он уже разжег огонь, собрал в овраге сухие ветки и теперь аккуратно складывал их - вниз потолще, сверху потоньше.
– А где все?
– спросила Синцова.
– За водкой пошли?
Чучмек не ответил и, сев на бревно, начал завязывать шнурок на правом ботинке. Синцова села напротив и вытянула ноги к костру.
– Я завтра уезжаю. Домой. А где твой дом?
– В Махачкале, - помолчав, сказал Чучмек.
– Ты туда вернешься?
– Потом.
Он наклонился к левому ботинку и стал медленно его перешнуровывать. У Чучмека были коротко стриженные волосы (от макушки они шли по спирали) и смуглая, почти черная, шея.
– Кошляков говорит, вы вчера шеметовским магазин подожгли.
Синцова помолчала и, не дождавшись ответа, продолжила:
– И сбежали. Страшно было?
Чучмек поднял голову и, посмотрев на нее, протянул писклявым голосом:
– Не стря-я-яшно.
Синцова подумала, что не стоит связываться, и улыбнулась в ответ. Чучмек отвел глаза и, собрав слюну, плюнул в огонь. Слюна зашипела и испарилась.
Кто-то шел в темноте, они резко оглянулись, но это были свои. Кошляков, за ним Толстая Зоя и белобрысый Митяев с забинтованным пальцем. Два дня назад он рубил больную вишню и чуть не отхватил себе большой палец на левой руке. Повезло, что топор был тупой. Кошляковский отец отвез его в Пруды, там пришили.
– Ну как, проводим?
– спросил Кошляков, вытаскивая из кармана куртки бутылку.
Зоя разложила на траве газету и достала из пакета, который принесла с собой, уже нарезанную буханку и малосольные огурцы. Заторможенный Митяев поставил на газету пластиковые стаканы.
– Чтоб нас не забывала, - сказала Зоя Синцовой, когда Кошляков разлил водку и все взяли по стакану.
Синцова кивнула, они выпили, потянулись за хлебом. Кошляков сказал "а я занюхаю" и сунул нос в Зойкины волосы, но это никого не рассмешило.
– Тверь далеко?
– спросил Митяев.
– До Москвы сто шестьдесят пять километров, а Тверь еще дальше, сказала Зоя.
– Тверь почти под Питером, да?
Кошляков, к которому она обращалась, пожал плечами. Зоя повернулась к Синцовой.