Накинул он мне на плечи горностаевую ротонду, какая и княгине не каждой по средствам, у меня, дуры, и закружилась голова". Сказала она так, а тут, как на грех, и сам барин из покоев показался.

Наталья Петровна подходит к нему быстрым шажком и говорит: "Вы миллионер, но как человеку вам цена - полушка. Вы и плевка не стоите загубленного вами Алексея. Вот вам за меня и за его пропащую жизнь!" И - бац его по щеке! Да так, что барин мой аж головой об кипарис стукнулся. А через три дня ее вытащили из моря мертвой. Кто знает, как это случилось. В акте написали, будто купалась, далеко заплыла - ну и потонула. Да ведь написать можно что хочешь, бумага все стерпит...

В сарае стало тихо. А когда Петр заговорил, то я еле узнал его голос.

– Ну, спасибо, браток. Конец я еще на каторге узнал, а то, что она пощечину дала ему за мою пропащую жизнь, слышу впервой.

Из сарая Петр вышел со страшным лицом. До ворот он шел так тяжело, будто к ногам его привязали гири.

А у ворот посмотрел на ключника прищуренными глазами и сказал:

– Доложи барину, когда он приедет: приходил Алексей Крылов и обещал еще пожаловать. Пусть твой барин пишет завещание.

На улице Петр остановился около небольшого дома с зеленой вывеской: "Казенная винная лавка". В кирпичах дома были выдолблены маленькие круглые ямочки. Люди выходили из двери с водкой, вставляли горлышко бутылки в ямочку и вертели так, что сургуч крошился. Выбив пробку, они с бульканьем выпивали водку и несли пустую посуду обратно в лавку. Петр сказал:

– Погоди, Митя, я только "мерзавчика", - и шагнул в дверь.

Из лавки он вынес маленькую бутылочку. Но потом стал заходить в каждую такую же лавку и к вечеру напился так, что еле добрел до татарского кладбища. Утром он сказал, что ему надо опохмелиться, и ушел, а вернулся без пиджака и опять пьяный. Мне он принес бублик и кусочек колбасы. Я сказал:

– Петр, побожись, что ты больше пить не будешь.

Но он ничего не ответил, лег между двумя могилами и заснул. Заснул и я, а когда проснулся, то Петра на кладбище уже не было. Я сидел на чьей-то могиле и плакал. Петр пришел только к вечеру, босой и такой пьяный, что сразу свалился. Тогда я начал его бить. Я бил его кулаками по чему попало, плакал и говорил:

– Не пей, не пей, проклятый, не пей!..

Пока я его бил, он смотрел на меня удивленно, потом повернулся на бок и заснул.

Утром он спросил:

– Митя, никак, ты меня вчера побил?

– Побил, - сказал я.
– Подожди, я тебя еще и не так!

Он долго смотрел на свои босые ноги и думал. Потом сказал:

– Ладно. Раз ты дерешься, я пить больше не буду. Идем на пристань - может, подработаем.

К пристани как раз пришвартовался пароход. На берег сходили пассажиры, а татары-носильщики вырывали у них из рук чемоданы и несли к экипажам. Сошел и один господин в чесучовом пиджаке, с бородкой, в очках на шнурочке. Я как глянул на него, так сейчас же узнал: это был тот самый человек, перед которым танцевала длинноногая птица. За ним шел с чемоданом старик татарин. Мужчине почему-то все уступали дорогу, а многие снимали шляпы и кланялись.

Маленькая гимназистка, поравнявшись с ним, тихонько ахнула, покраснела и сделала реверанс. Мужчина застенчиво отвечал на поклоны, покашливал и немножко сутулился, будто хотел пройти понезаметнее.

– Кто это?
– спросил Петр у носильщика.

– Не знаешь, что ли?
– вроде даже обиделся за мужчину носильщик.
– Чехов.
– И положил чемодан на рессорные дрожки.

Мы стояли с Петром и смотрели вслед дрожкам, пока они не скрылись.

– Петр, почему ж мы не спросили, жива ли Каштанка? чуть не со слезами сказал я.

– Растерялись мы с тобой - оттого и не спросили, - ответил Петр. Он подумал и добавил: - Да эдак и лучше: чай, к нему и без нас лезут все с разговорами.

ЧЕЛОВЕК ПРОТИВ БЫКА

В этот день мы заработали девяносто копеек: Петр сгружал мешки с подводы на склад, а я опять нарвал роз и продал барыне. Мы были такие голодные, что пошли в столовую и сразу проели целый полтинник. От обеда осталось немного хлеба. Петр завернул его в газету и уже хотел сунуть в карман, но присмотрелся к газете и сказал:

– Вот где мой приятель шатер свой раскинул! В Симферополь его занесло.

Я спросил:

– Твой приятель цыган?

– Нет, мой приятель - хозяин цирка "Шапито", Сигизмунд Добжицкий. Семь раз прогорал на цирке и всетаки не бросил любимого дела. Один бог знает, как он выкручивается. А что, Митя, не направить ли нам свои стопы в Симферополь? Сигизмунд всегда выручал меня в трудную минуту.

Я обрадовался.

– Конечно, направить! Сегодня, да?

– Можно и сегодня. Вот только б на ноги чего-нибудь достать.