— А второй вариант?

— Второй… И старый знакомый Глистина, и его мать уверяли меня, что безобидный Иероним вбил себе в голову, что должен на рассвете умереть, что так полагается. Знакомый решил помочь школьному товарищу, прислав к нему специалиста по лишению девственности закоренелых холостяков. Он надеялся, что после контакта со мной Глистин излечится и думать забудет о смерти. А мать заплатила мне, чтобы сегодня утром ее сын, живой и невредимый, попал в хорошую клинику.

— Значит, вы выполнили задание на двести процентов.

— Не знаю еще, — улыбается женщина. — В мои планы не входил арест.

— Что-нибудь придумаем. Возвращаю ваш блокнот. Распишитесь вот тут и тут. Это подписка о неразглашении всего того, что вы слышали в этом кабинете.

— Я же только отвечала на вопросы!

— В двух местах. Спасибо. Теперь на обороте обоих листов. Теперь спрашивайте, что вы хотите спросить, и можете быть свободны.

Мужчина встал. Постоял сначала вполоборота к женщине, потом повернулся лицом. Выражение его заросшего волосами лица разобрать, конечно, было невозможно, но глаза сдержанно улыбались. Вся его массивная фигура, засунутые большими пальцами в проймы кожаной безрукавки руки, выпяченный вперед живот и выпирающие в брюках колени толстяка — все это подчеркнуто демонстрировало мощь и полнейшее равнодушие к разглядыванию.

— Я подумала, — перешла на шепот женщина, глядя на него снизу вверх, — эти ваши косички… — Она сделала круговые движения указательными пальцами над ушами. — Это…

Мужчина вытащил большие пальцы из безрукавки, навис сверху, опираясь одной рукой о стол, отчего стол жалобно хрустнул, и доверительно сообщил, уложив на голову женщины большую часть своей бороды:

— Это не песики. Это бакенбарды. А вы подумали, что я еврей? Вы ведь так подумали? Вы подумали, если я еврей, который носит песики, то вполне возможно, что обряд обрезания уже давно нарушил мою целостность и я наверняка лишен так называемой уздечки, которую вы щекотали недавно языком, добиваясь семяизвержения у Иеронима Глистина! Вы подумали так, потому что придаете большое значение некоторым мелочам. Так вот: нет, это всего лишь бакенбарды. И хотя я лично не считаю поверхностный контакт с женщиной достаточным для мужского осознания перехода из чистоты самовосприятия в подчиненность обладания кем-то…

— А!.. А! А-а-а! — закричала женщина, отталкивая от себя бородача, и оглушительно закончила: — …пчхи!!

При этом она едва не свалилась со стула.

— Будьте здоровы, — слегка поклонился бородач, усилив тем самым комичность своей позы.

— У вас в бороде… Апчхи!

— Будьте…

— У меня аллергия на вашу бороду! Как вы смеете прикасаться к моей голове а-а-апчхи! Бородой!

— Извините.

— Вы садист!

— Ну что вы…

— При чем здесь уздечка? А-а-а… — Некоторое время она сидела, открыв рот, потом зажала нос и не чихнула. — Вы не знаете? Уздечка здесь ни при чем! Она при обрезании.. Апчхи! — Женщина застучала в пол ногами. — Я ненавижу вашу бороду! Расстегните ширинку! Апчхи!..

— Простите?..

— Идите сюда, я сама расстегну! Я вам покажу, что именно обрезается… Апчхи!..

С силой подтянув к себе за ремень толстяка, женщина уже нащупала застежку молнии, когда была схвачена за руку.

— Что вы делаете? — невозмутимо поинтересовался бородач.

— Хочу вам показать, что именно отрезают при обрезании, — уверенно ответила женщина, закрыла глаза и еще раз чихнула, ткнувшись головой ему в живот. — Хотя, извините, вы же этого не увидите. Этот живот… Вы вообще свои ноги давно видели? Извините, я не учла чересчур изогнутой, нависающей поверхности живота. Отпустите руку, больно. Знаете что?.. Здесь есть зеркало? Моя беременная подруга на восьмом месяце все обвешала в квартире зеркалами — она боялась, что забудет, как у нее выглядят ноги. А вы?.. Не представляю: как вы живете, не видя свой фетиш, свой так охраняемый объект гордости. Вы уверены, что с вашей психикой все в порядке?.. А что, если!.. Нет, вы только представьте, это совершенно новое слово в изучении женобоязни — если вы являетесь физиологическим девственником, потому что очень редко видите свой член и стали забывать…

— Убирайтесь, — тихо приказал бородач. Потом беспомощно огляделся и вдруг ударил кулаком по столу. — Вон!!

— Вы расстроились?

— Я не расстроился. Убирайтесь, — справившись с дыханием, приказал бородач.

— Вы орете на меня, стучите кулаком по столу, шаркаете своей немытой бородой по моему лицу — вы точно садист!

— Отлично, я садист, можете написать жалобу!

— И напишу! А вы думали, я, как мышка, сейчас прошмыгну тихонько в коридор, трясясь от страха?! — Женщина стала рыться в сумке, руки ее тряслись. Тряслась сумка на правой коленке и, если внимательно приглядеться, подрагивала нижняя губа.

— Дайте лист бумаги! — потребовала она.

— Нет у меня для вас бумаги. Можете пойти в кабинет начальника и там написать все, что пожелаете!

— Никуда не пойду, пока не напишу жалобу!

Она решительно пролистала свой блокнот и выдрала первую же пустую страницу. Посмотрела с ненавистью на бородача, пару раз сглотнула, нервно поправила волосы и приготовилась писать, сложив на столе руки примерной школьницей и нацелив ручку.

— При проведении допроса гражданином… как вас там? — Женщина осмотрела кабинет и свирепо уставилась на живот бородача.

— Вы неправильно пишете.

— Не ваше дело. Назовитесь, пожалуйста!

— Пожалуйста, — хмыкнул бородач. — Кохан Урса Бенедиктович. — Урса… — задумчиво вывела имя женщина.

Бородач, покосившись, заметил, что на этом листке ничего, кроме его имени больше не написано. И само имя, выписанное большими буквами, стоит ровно посередине листка. И женщина не собиралась больше ничего на этом листке писать, потому что спокойно вложила его обратно в блокнот и, прежде чем блокнот закрыть, мимолетно обожгла его веселым взглядом.