Я глубоко уважал Нехведовича, и его предложение меня тронуло.

– А справлюсь? Там ведь не фронт, совсем другое...

– Справишься. В партизанских отрядах воюют простые деревенские парни. А у тебя и у меня военный опыт. Можешь кого-нибудь еще предложить?

Я подумал и назвал Курзина, Жулегу и Рябова.

Нехведович одобрил мой выбор, спустя некоторое время поговорил с этими товарищами в отдельности, и мы стали ждать вызова, готовясь к предстоящей новой и рискованной работе.

Но одной моральной подготовки мне показалось мало, и я стал временами отпрашиваться у командования в разведку по ближним тылам противника. Тогда-то и произошла моя последняя встреча с атаманом Семенюком. Собрав сведения об укреплениях противника на Борисовском направлении, я и Петр Курзин возвращались в полк, осторожно приближаясь к линии фронта. На пути у нас лежала родная деревня Семенюка Селище, ее следовало обойти, как обходили мы все населенные пункты, но Петр упросил меня изменить этому правилу. Причина у него была из ряда вон выходящая, а у меня не хватило духу отказать ему.

Петр был давно влюблен в сестру атамана, и она отвечала ему взаимностью. Как они ухитрялись любить друг друга, находясь в противоположных лагерях, по разные стороны фронта, одному богу известно. Тем большего уважения заслуживало их глубокое чувство, так несвоевременно вспыхнувшее. Конечно, я шел на риск и нарушение правил войсковой разведки, но фронтовое товарищество тоже чего-то стоит.

Мы вошли в деревню, убедившись предварительно, что неприятеля в ней нет. Курзин отправился к своей возлюбленной, а я приютился в соседней хате у бедняков, сочувствовавших Красной Армии. Спрашиваю хозяина:

– А что, сам атаман частенько наведывается домой?

– Когда как,- отвечает.- После хорошей поживы обязательно прискачет с телохранителями, день-другой поколобродит - и опять исчезнет.

– И никто ничего не знает о приезде?

– Никто ничего. Дюже осторожен атаман.

– Полинял батька Семенюк,- говорю,- прежде он похрабрей был.

В это время на улице зацокали копыта. Атаман оказался легок на помине и в сопровождении нескольких всадников приближался к своему дому, где находился мой друг Петр Курзин. Еще минута - и бандиты спешатся у ограды. Раздумывать было некогда, и я метнул из-за плетня в конников гранату, затем вторую. Яркие вспышки пронзили темноту, испуганно заржали кони, раздались выстрелы в воздух, бандиты ускакали.

Петр с наганом в руке выскочил из дома, подбежал ко мне, я сказал ему одно слово: "Семенюк", он все понял, и мы огородами вышли из деревни.

Впоследствии мы узнали, что атаман, рассказывая об этом случае, жаловался на тяжелую жизнь свою, сетовал, что не пришлось в тот раз побывать дома"кто-то помешал". Это была одна из последних жалоб белорусского Махно. Во время наступления на Западном фронте в 1920 году красные войска добили Семенюка.

Горькая земля

Исторические судьбы народа.
– Семь шкур за осьмушку махорки.
– Фронтовики становятся подпольщиками.
– В тылу врага.
– Иду на связь.
– Семья патриотов

Молодое Советское государство не могло сдержать чудовищного напора всемирной буржуазии. Буржуазно-помещичья Польша захватила западнобелорусские земли и ряд литовских районов, в том числе и город Вильно (Вильнюс).

В результате захватнической политики польских помещиков и капиталистов, поддерживаемых международным империализмом, многострадальный народ Белоруссии был насильственно разделен на две части - восточную, где сохранилась Советская власть, и западную, где воцарился социальный и национальный гнет панской Польши.

Народ Западной Белоруссии не мог примириться с господством польских панов и развернул вооруженное сопротивление захватчикам, которое продолжалось и после окончания военных действий на советско-польском фронте и заключения Рижского мирного договора. В частях Красной Армии служило много выходцев из западнобелорусских районов, они-то в первую очередь и просили командование, руководящие партийные органы послать их в партизанские отряды, сражавшиеся на оккупированных землях. Вместе с тем в числе добровольцев было немало белорусов из восточной части республики, а также представителей других народов, считавших своим интернациональным долгом помочь братьям по классу в их освободительной борьбе.

Судьба белорусского населения в оккупированных районах чем дальше, тем становилась все горше. Лучшие земли находились в руках помещиков, кулаков и церквей. Бедняцкие и даже середняцкие слои крестьянства жили в нищете, работали исполу за третий сноп.

Монопольные цены на предметы первой необходимости в сравнении с ценами на сельскохозяйственную продукцию были непомерно высоки. 1 литр керосина, например, стоил 50 грошей, коробок спичек-10, 1 килограмм соли - 20, осьмушка махорки - 70, 1 килограмм сахара - 1 злотый 10 грошей, а пуд хлеба - 1 злотый 80 грошей, 1 килограмм масла - 80 грошей, десяток яиц - 10 грошей.