Г-жа Габор: Что это у тебя за книга, Мельхиор?

Мельхиор: "Фауст".

Г-жа Габор: Ты уже прочел?

Мельхиор: Еще не до конца.

Мориц: Мы дошли до Вальпургиевой ночи.

Г-жа Габор: На твоем месте я подождала бы с "Фаустом" еще годик или два.

Мориц: Я не знаю ни одной книги, мама, в которой нашел бы так много красивого. Отчего мне нельзя ее читать?

Г-жа Габор: Потому что ты не поймешь ее.

Мельхиор: Ты этого не можешь знать, мама. Я очень хорошо чувствую, что еще не в состоянии постичь это произведение во всей его глубине...

Мориц: Мы всегда читаем вдвоем, это чрезвычайно облегчает понимание.

Г-жа Габор: Ты уже настолько вырос, Мельхиор, чтобы понимать, что тебе полезно и что вредно. Я первая была бы тебе благодарна, если бы ты никогда не давал мне повода тебя в чем-нибудь останавливать.
– Я хотела обратить твое внимание только на то, что и самое лучшее может повредить, если еще не настолько зрел, чтобы правильно понять. Но все-таки я охотнее поверю тебе, чем каким бы то ни было правилам воспитания.
– Если вам, дети, что-нибудь понадобится, так ты, Мельхиор, выйди и позови меня. Я буду в своей спальне.

(Уходит).

Мориц: Твоя мама думала об истории с Грехом.

Мельхиор: Но разве мы хоть на минуту остановились на ней?

Мориц: Сам Фауст не мог бы отойти от нее спокойнее.

Мельхиор: Как будто здесь нет ничего, кроме этой мерзости!
– Фауст мог бы обещать девушке, что женится на ней, мог бы и так бросить, - он не был бы в моих глазах ни на волос ни лучше, ни хуже. Гретхен, по-моему, могла бы умереть от разбитого сердца. Видишь, как всякий субъективно обращает свой взор именно на это, - можно подумать, что весь мир вокруг этого вертится.

Мориц: Откровенно сказать, Мельхиор, у меня, в самом деле, есть это чувство с тех пор, как я прочитал твою записку.
– На каникулах, в один из первых дней, она упала к моим ногам.
– Я запер дверь на задвижку, и у меня рябило в глазах, когда я пробегал эти строки. Так быстро промчался по ним, как испуганная сова через пылающий лес.
– Мне кажется, будто бы многое я прочитал с закрытыми глазами. Как ряд смутных воспоминаний звучат в моих ушах твои объяснения, как песня, которую мурлыкал радостно в детстве, и которую опять услышал с замиранием сердца из чужих уст, умирая.
– Такое горячее сострадание вызвало во мне то, что ты написал о девушках. Я не мог освободиться от этого впечатления. Поверь мне, Мельхиор, несправедливость терпеть слаще, чем несправедливость совершать. Невинно претерпеть такую сладкую, свершенную над тобой несправедливость, - это кажется мне верхом всех земных блаженств.

Мельхиор: Блаженство как подаяние мне не нужно.

Мориц: Почему же не нужно?

Мельхиор: Я хочу только, что берется с бою.

Мориц: Разве это наслаждение, Мельхиор?!
– Девушка, Мельхиор, наслаждается, как блаженные боги. Девушка защищена благодаря своим свойствам. До последнего мгновения она защищена от всякой горечи, и вдруг все небеса раскрываются над нею. Девушка боится ада уже в тот момент, когда еще перед нею цветущий рай. Ее чувство свежее ключа, бьющего из камня. Девушка поднимает бокал, которого не касалось земное дыхание, - чашу нектара, - и выпивает горящий и пламенеющий напиток. Удовлетворение, получаемое при этом мужчиною, кажется мне пресным и скучным.

Мельхиор: Представляй его как хочешь, но оставь его для себя.
– Я не хочу думать о нем...

Сцена вторая

(Комната)

Госпожа Бергман (в шляпе и мантилье, с корзиною в руках, входит с радостным лицом в среднюю дверь): Вендла! Вендла!

Вендла (в нижней юбке и в корсете входит из боковой двери справа): Что, мама?

Госпожа Бергман: Ты уже встала, дитя?
– Вот это хорошо!

Вендла: Ты уже была на улице?

Госпожа Бергман: Ну, одевайся же!
– Сейчас пойдешь к Ине. Отнесешь ей эту корзину!

Вендла (одевается в продолжение последующего разговора): Ты была у Ины?
– Ну, что она? Ей все еще не лучше?

Госпожа Бергман: Представь себе, Вендла, нынче ночью у нее был аист и принес ей маленького мальчика.

Вендла: Мамочка!
– Мамочка!
– Это прелестно!
– Вот от чего такая продолжительная инфлюэнция!

Госпожа Бергман: Великолепного мальчика!

Вендла: Я должна видеть его, мама!
– Вот я стала третий раз тетей тетей одной девочки и двух мальчиков.

Госпожа Бергман: И каких мальчиков! Это всегда так бывают, если живут близко к церковной кровле.
– Еще недавно исполнилось три года, как она венчались.

Вендла: Ты там была в то время, как он его принес?

Госпожа Бергман: Он только что улетел.
– Не хочешь ли приколоть розу?

Вендла: Что же ты не пришла туда пораньше, мама?

Госпожа Бергман: Мне кажется, что он принес что-нибудь и тебе - брошку или что...

Вендла: Как досадно, право!

Госпожа Бергман: Я же тебе говорю, что он тебе принес брошку!