– А ну, хозяйка, гостей встречай-ка!
– крикнул Филатов, вместе со мною входя в избу.

Через пять минут 1-е отделение уже сидело за столом и пило парное молоко.

– Рожа у хозяйки - овечья, да ничего: душа зато - человечья! Еще, господин прапорщик? Солдаты гоготали.

* * *

За окном проходил полк. За подводами, низко по земле ползло облако пыли. Лес штыков, золотой от солнца, был част и ровен.

– Господин прапорщик, взгляните только, как четвертый батальон растянулся!
– сказал Нартов, вытирая молоко с безусых, растрескавшихся под ветром губ.- Взгляните, мешки с сахаром, и еще - мешки.

– А что? На Украине ведь воюем!
– Свечников тоже обернулся к окну.- А вот и апостол!
– Он засмеялся.- Смотрите, непротивленца ведут.

За кухнями, на подводе с арестованными, без винтовки и в распоясанной шинели, сидел вольноопределяющийся Ладин. Он смотрел в небо, свесив ноги с подводы.

– Вещевой бы мешок ему снесть. Как-никак, ведь пятый день под арестом. Умыться, или что...

Солдаты взглянули на Филатова и, в ожидании очередной шутки, уже приготовились засмеяться. Но Филатов упрямо замолчал.

Стало тихо. Лишь только один стакан звякал о горшок. Это Свечников опять уже наливал себе молоко.

* * *

Было утро... Я сидел на лавке и чинил распоровшийся подсумок. На улице, за открытым окном, гулял петух. Водил за собой трех кур с мохнатыми, как в штанах, лапами. Солдаты дразнили желтую собачонку. Она хватала их за ноги и злобно грызла сапоги.

– Олимпиада Ивановна, ну чего ж печалиться!
– сказал я хозяйке, которая, охая и вздыхая, ходила по комнате.- Отнесете часы в починку, и дело с концом.

В первый же день нашей стоянки в Белополье мы с прапорщиком Морозовым узнали от Олимпиады Ивановны историю всей ее жизни. Радуясь новым людям, Олимпиада Ивановна рассказала нам и про своего мужа, расстрелянного каким-то проходившим через город атаманом, и про часы, подаренные мужу в день его 25-летней службы училищным сторожем, и даже про Наташку, девочку свояченицы, что помогала ей, теперь одинокой, по хозяйству.

– А знаешь, старуха на границе помешательства... Вот они - осколки быта,- сказал прапорщик Морозов после беседы с хозяйкой, уходя к себе во взвод - Видел, как она часы покойника гладит? А сколько... черепков этих.

– Склеим, прапорщик.

– Не всё, брат, клеится, вот что!..

Когда я вернулся к себе в халупу, Олимпиада Ивановна была на кухне Над открытым комодом в ее комнате стоял Свечников.

– Вы что это тут?

Свечников вздрогнул и быстро зажал в кулаке часы Никифора Степаныча.

– Добровольцев, сволочь, позорить!
– И, схватив часы за цепочку, я рванул их. Цепочка порвалась, а часы, упав на пол, брызнули на коврик разбитыми стеклышками.

И вот уже второй день аккуратно собранные стеклышки лежали на комоде. Часы не шли...

* * *

...Желтая собачонка за окном жалобно повизгивала. Кто-то дал ей сапогом под живот. Потом солдаты расступились,- очевидно, пропуская офицера.

– Олимпиада Ивановна, а есть у вас в городе часовщик?
– вошел в комнату прапорщик Морозов.

– А как же, служивый! Есть, как же!.. Зелихман. На Торговой живет.

Прапорщик Морозов вынул бумажник.

Когда Олимпиада Ивановна побежала к Зелихману, мы подошли к окну.

– Выйдем, что ли?

– Эй, крупа!
– кричали веселые кавалеристы, колоннами проезжая по улице.- Расступитесь! Конница идет!

– Мой ход. Мой!
– горячился Свечников.

– Не зазнавайся! Валет, брат, что подпоручик, дамских боится ручек... Ход твой, да взятка моя.

Свечников проигрывал.

Прапорщик Морозов размазывал ногой жидкую грязь, нанесенную в комнату сапогами. "И откуда грязь?
– думал я.- На дворе жара... земля растрескалась..."

– А дома ли тетка Лимпиада?
– вдруг услыхал я чей-то тонкий, в гул солдатского смеха забежавший голосок.

На пороге стояла девочка. На ней было розовое - как весенняя черешня платье. Коротенькая косичка не свисала вниз, а стояла на макушке, как опрокинутый вверх точкой восклицательный знак.

– Наташка!
– догадался прапорщик Морозов и ласково улыбнулся.

– К Олимпиаде Ивановне, милая?

– К тетке.

– А ее нет!

Минутку девочка молчала.

– А у нас на дворе тоже солдаты!..

– Ну и сказала! По существу!
– засмеялся Филатов, взглянув на нее из-за развернутых веером карт.- Из пулемета да бомбой!
– ни в село ни в город,- ни в бровь ни в глаз!

– Только наши с лошадьми. Конные наши... Ну и крику!

– Кто ж, Наташка, кричит? Солдаты?