— А как бы ему трубочку передать? — спросила я, терпеливо прослушав бюллетень о здоровье ненаглядного.

— О, это трудно, он уже спать лег. Но я его разбужу! — сообщила она с радостной готовностью.

— Уж будь так добра, хоть пинками, но разбуди, он мне очень нужен!

Послышались шум, возня, какие-то звуки, и наконец, когда я уже прокляла все на свете, в трубке раздался сонный голос ненаглядного.

— Здравствуй, дорогой! — пропела я нежно. — Как ты себя чувствуешь?

— Это ты, — недовольно засопел он, — что так поздно? И вообще, что за срочность?

— Я, дорогой, очень соскучилась, — протянула я, — сегодня хочу тебя услышать, а завтра — обязательно увидеть.

Ненаглядный задумался на мгновение, а потом пробурчал что-то нечленораздельное, но я поняла, что он не хочет меня слышать, видеть и вообще хочет скорее забыть, что мы с ним были знакомы.

Нет, ну как вам это понравится, а? Я спасла его от верной смерти от рук бандитов, я рисковала жизнью, а могла, между прочим, спокойненько слинять с деньгами, я помогла ему избавиться от трупа его же девки, а он, видите ли, на меня сердится!

— Чем ты недоволен? — холодно спросила я.

— Ничем, — стушевался он, — я просто расстроен, что потерял машину.

— Зато у тебя осталась жизнь, хотя, ей-богу, от машины было больше пользы! — рассердилась я.

Он хрюкнул обиженно, но промолчал.

— Значит, так, — отчеканила я. — Хотела по-хорошему, но раз ты не понимаешь, пеняй на себя. Завтра в шесть вечера будешь на углу Садовой и Вознесенского.

— Зачем это я туда пойду? — заворчал ненаглядный.

— Нам срочно нужно переговорить, а по телефону я нельзя.

— О чем говорить? — ныл ненаглядный, очевидно, ему очень не хотелось переться в такую даль на общественном транспорте.

— О взорвавшейся машине. К тебе милиция еще не приходила?

— Нет.. — По интонации, с которой он произнес это слово, я поняла, что он перетрусил.

— Ну так придет — взорвалась-то твоя машина.

— А-а-а…

— Не «а», а придешь завтра, и я скажу тебе, что говорить в милиции.

Тут его сестра, которой надоело слушать наши препирательства, вырвала у него трубку и сказала, чтобы я не беспокоилась, что раз мне нужно, то она попросит соседку посидеть с матерью, а сама приволочет ненаглядного хоть за шкирку в указанное место к назначенному сроку.

На ненаглядного-то мне в конечном счете было наплевать, ведь он, не задумываясь, сдал меня бандитам, но совершенно не хотелось, чтобы его сестра рисковала жизнью. Так что я сердечно ее поблагодарила и сказала, что будет достаточно, если она просто выпроводит ненаглядного из дома за час до указанного срока, а там уж он как-нибудь сам доберется. На том и порешили, тем более что ненаглядный очень удивился, обнаружив в собственном доме бунт на корабле, то есть такое отношение со стороны ранее во всем покорной сестры.

Утром я проснулась очень рано с горячей надеждой, что вчера вечером киллер подслушал наш с ненаглядным разговор и за ночь успел принять кое-какие меры. Если нет, и я, как выражаются в кино, тяну пустышку, то я ничем не рисковала. Так или иначе, следовало срочно проверить мои умозаключения.

Я снова прогулялась по магазинам и вернулась с коробками и пакетами. В этот раз мне нужна была скромная, но приличная одежда — я собиралась произвести впечатление серьезной, работающей женщины. Отец с утра поехал на строительный рынок — он вечно покупает какие-то реечки, досочки, что-то мастерит на даче. Мать, как обычно, удалилась на кухню и мне не мешала. Я осталась довольна покупками, переоделась, привязала под пальто к животу пистолет и собралась уходить.

— Мама… если я долго не вернусь… там в ящике…

— Что — в ящике? — спросила мать из кухни.

— Сама найдешь! — крикнула я на бегу, сочтя свой долг выполненным. Если киллер окажется удачливее меня, у родителей будут деньги, которых им хватит надолго.

В большую тяжелую дверь дома с башней сплошным потоком вливались посетители. Примерно половину этого потока составляли молодые или моложавые, прилично одетые женщины с портфелями и папками — бухгалтеры, направляющиеся в районную налоговую инспекцию. Вторую половину — немолодые и плохо одетые люди — посетители районного жилищного управления и других административных служб, в основном — старики, приватизирующие свою нищенскую жилплощадь, чтобы оставить хоть какое-то наследство любимым внукам.

Тех и других посетителей дома с башней объединяло выражение озабоченности на лицах.

Я с некоторым самоуважением отметила, что я больше похожа на бухгалтера, чем на нищую бабушку.

Влившись в дружный поток посетителей, я вошла в дом. Внутри поток протекал сквозь металлическую раму, определявшую наличие металла. Возле рамы скучали два охранника в форме. Рама звенела почти все время — многие дамы-бухгалтеры были увешаны цепочками, пряжками и прочей металлической амуницией. Охранники лениво оглядывали входящих и не обращали внимания на звонки. Я, сделав уверенное лицо, проскользнула сквозь раму. Рама зазвенела, охранники окинули меня оценивающим взглядом и не шевельнулись. Я с облегчением перевела дух и пошла вверх по лестнице. Пистолет неприятно холодил живот, но мне удалось проскочить с ним беспрепятственно. Я была с виду так же безобидна, как толпы бухгалтеров, а что волновалась, то кто же не волнуется, когда идет в налоговую инспекцию?