Группа, целиком состоявшая из студентов-филологов, находилась на содержании профкома и проходила как народная самодеятельность. Плановые факультетские мероприятия, включая и дискотеки в общежитии два раза в месяц, она обслуживала бесплатно, когда же ее приглашали на другие факультеты, приглашающий факультет оформлял на кого-нибудь из музыкантов материальную помощь. Она делилась на всех, так что каждый получал рублей по восемь-десять.

Играли они преимущественно вещи простые, но забойные, и каждое свое выступление начинали с легендарной «Шизгары», а заканчивали рок-н-роллом про голубые замшевые шузы. Было весело, а времени и сил отнимало куда меньше, чем мог бы подумать человек несведущий.

Как-то в пятницу, когда он только что пришел из университета, ему позвонили. Сухой официальный голос назвался старостой общежития и уведомил, что в связи с предстоящим закрытием зала на санобработку завтрашняя дискотека переносится на сегодня, а потому товарища Баренцева убедительно просят к половине седьмого прибыть в общежитие. Он прибыл, но застал лишь замок на дверях зала. Дежурные ничего не знали и очень удивились, услышав, что в общежитии есть какой-то староста. Ругаясь на неведомого шутника, Нил покурил в стеклянном вестибюле, выпил в буфете паршивого кофе и собрался уходить, как вдруг его окликнули. Ему не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто это. Адреналин скакнул вверх, руки дрогнули.

– Линда! Я и не знал, что ты в общаге живешь.

– Представь себе. А ты к нам?

– К нам – это куда?

– Сегодня же пятница, очередной суперсэшн у Джона.

– Очередной что?

– Суперсэшн. Ну как в песне: «Собрались на суперсэшн у фирмового мэна». Иными словами, заседание КПЛ.

– Коммунистической партии Лаоса? Кружка поэтов-лириков? Комитета пламенных лизоблюдов? Казанских педерастов-любителей?

Она хихикала после каждой его версии, а потом заявила:

– Все равно не догадаешься. "Клуб «Пенни-Лейн».

– Сборище битломанов, – сообразил он. – Ну и чем вы в своем клубе занимаетесь?

– Пойдем увидишь. Студенческий при себе?

– Вход по студбилетам?

– Конечно... – Она увидела его ехидную улыбку, сначала ничего не поняла, потом тоже улыбнулась.– Не к Джону, конечно, а в общагу. На вахте сдать. Видишь, вон там тетка сидит.

Сама Линда ничего предъявлять не стала, спокойно прошла мимо полной пожилой женщины в синем кителе, слегка кивнув ей, и остановилась возле лифта. На Нила женщина взглянула строго и требовательно. Он протянул свой студенческий. Она раскрыла его и принялась придирчиво изучать, сравнивая лицо на фотографии со стоящим в шаге от нее оригиналом.

– Фамилия? – сурово спросила женщина, положив студенческий рядом с толстым вахтенным журналом.

– Но там же написано. – Нил показал на билет.

– Мало ли что там написано! Фамилия?

– Баренцев.

– Имя-отчество?

– Нил Романович.

– Правильно... Номер?

– Какой номер? Билета? Я наизусть не помню...

– Номер комнаты, к кому идете, – пролаяла женщина, теряя терпение от такого непроходимого идиотизма.

– Триста сорок три, Кизяков Станислав, – громко подсказала Линда.

Женщина даже не посмотрела в ее сторону, записала что-то в журнале, а Нилов студенческий закинула в ящик стола, заложив полоской бумаги с цифрами «343».

– Проходите, – неприязненно сказала она. – Как пятница, так все к этому Кизякову и шляются. Медом там, что ли, намазано?.. В двадцать три тридцать общежитие закрывается. Если кто из посторонних не вышел – документ конфискуется и передается в деканат.

– Понял, – грустно сказал Нил.

Женщина, не обращая более на него ни малейшего внимания, уже собачилась со следующим визитером.

– Давай скорей, я лифт держу! – крикнула Линда, и он нырнул вслед за ней в фанерный ящик, рассчитанный, судя по всему, человек на десять.

Когда Линда, не постучавшись, толкнула дверь и вошла в триста сорок третью, ведя на буксире Нила, ему показалось, что что-то внезапно случилось со. зрением – с комнате стоял такой густой дым, что ничего нельзя было разглядеть. К тому же у него моментально защипало в глазах.

Когда он чуть-чуть проморгался, то увидел, что в небольшой комнате стоят, сидят и лежат человек двадцать-двадцать пять, при этом еще умудряясь кучковаться примерно по пятеро – по шестеро. Одна такая кучка группировалась вокруг стола, уставленного пустыми стаканами и тарелками, полными окурков. Еще три группы разместились на каждой из кроватей. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, смолили. На кровати слева молчали, на кровати справа тихо о чем-то переговаривались, на дальней, у окошка, пели про желтую подводную лодку, очень недружно, отвратительными голосами. На подоконнике весьма бесстыдно целовалась парочка. Разговаривали тихо, пели тоже не очень громко, но когда в деле участвует столько глоток одновременно, эффект получается основательный. У Нила даже уши заложило. Линда взяла его за руку и повела, лавируя между гостями. Некоторые узнавали ее, махали лениво рукой или говорили:

– Хай, Линда! Пивка не принесла?

– И тебе хай! В другой раз...

– Хай, Линда, а я два текста с «Раббер Соул» снял.

– "Револьвер" тебе в руки...

– Линда, лапушка, у тебя, говорят, полный «Хайр» есть.

– Пусть говорят...

«А она знает себе цену, – с удовлетворением думал Нил. – Жалко, что я тогда, в колхозе, так облажался. Может, что-нибудь получится здесь, может, поезд еще не ушел...»

Нил никого из этих людей не знал, хотя двоих-троих вроде бы видел на факультете. А вот его кое-кто определенно знал: