…и я был признан своим и принят в беседу.

Угощал компанию высокий худощавый купчик с синеватым лицом южанина; судя по всему, он только что вернулся с запада, где мятеж набрал полную силу, и, чувствуя себя центром внимания, распинался вовсю.

– Цто и говорить, скверно нынце на жападе, – не привыкший к столь пристальному вниманию к своей особе, рассказчик был крайне польщен общим интересом и заметно волновался, отчего характерный южный говор казался пародией на самое себя; он округлял раскосые глаза и время от времени зловеще понижал голос. – Жамков челых и не осталось, а торговли нет, всех, кто с чепями, ижвели под корень, уз вы, господин лекарь, не обизайтесь…

Я кивнул: ничего, мол, из песни слова не выкинешь.

– Всех, да не всех, – ввернул кто-то въедливый, – Арбиха-то, сам говоришь, не тронули, обошли усадебку…

Компания зашевелилась.

– Так то ж Арбих, – рассудительно протянул пожилой хуторянин. – Кто ж его тронет? Таких больше нет…

Народ согласно заворчал, даже поглощенная друг другом парочка женоподобных, цветасто одетых юнцов – то ли переростки-школяры, то ли бродячие проституты – дружно закивала; речь, безусловно, шла о личности широко известной и, судя по всему, весьма примечательной. Один я был не в курсе, и это следовало исправить немедленно.

– Арбих? – вопросительно произнес я. – А кто это?

Сделалось тихо. Шесть пар глаз уставились на меня.

– Сеньор лекарь и впрямь иждалека прибыл, – чистосердечно удивился купчик. – Арбих дан-Лалла, он… он…

– Он – маанак мехес, – негромко, но внушительно подсказал старик.

– Иначе не скажешь, – согласился хмурый дядька, похожий на отставного кнехта, и, ставя точку на пустом обсуждении очевидного, вновь развернулся к южанину: – Слышь, дорогой, а ты мне вот еще что скажи…

Я не стал настаивать на продолжении темы – святой так святой, потом разберемся, – а приободрившийся купчик уже припоминал все новые подробности, сыпал именами, названиями замков, испепеленных полностью и частично, живописал – явно с чужих слов – расправы; он заметно дрожал, говоря об этом, ему, как и всякому порядочному человеку, было не по себе, но и остановиться он не мог, его тянуло вспоминать и рассказывать снова и снова, как и всякого, вырвавшегося из крупной передряги.

– А товар? С товаром-то как же? – с придыханием спросил кто-то.

Южанин печально улыбнулся.

– Поцти все бросил, самую малость только и смог уберець. Нет, братья, Вецный с ним, с товаром, зизнь дорозе, ладно, хоть ноги унес, так цто больше, братья, я никуда не ходок, покуда жаваруха не концится, хоть так, хоть эдак.

Слушатели супили брови, качали головами, переглядывались. Школяры-проституты украдкой посмеивались; ну, этим все трын-трава, что ни происходи, – была бы бутылка да где приткнуться на ночь, желательно, чтобы матрас помягче и бок потеплее. Пожилой хуторянин хмурился; ему было жаль не столько даже незадачливого купца, сколько потерянного товара, и он не считал нужным это скрывать. Отставник свирепо сопел, сжимая тяжелые кулаки.

А я просто слушал, прикладываясь время от времени к нежному, слегка горчащему элю, слушал – и размышлял.

Ай да «Айвенго», ай да сукин сын! Он не бросил свое скопище прямиком на столицу, как поступил бы на его месте какой-нибудь пассионарный андроид; он ведет бунтарей по провинциям, концентрическими, неуклонно сужающимися кругами.

Это было бы глупо, находись Империя в расцвете. Но, к несчастью для Империи, ее расцвет миновал; сеньоры, еще не понюхавшие гари, вряд ли помчатся на помощь собратьям, напротив, пока жареный петух не клюнет их собственные драгоценные задницы, они станут с удвоенным усердием решать под шумок личные проблемы. А когда спохватятся, спасать будет уже некого, а драться – бессмысленно.

Вот тебе и хлам. Вот тебе и сбой логических контуров.

С некоторым удивлением я понял, что улыбаюсь.

Приятно, черт побери! Если даже бракованные наши киберы способны мыслить столь стратегически, значит, Федерацию рано еще списывать со счетов, что бы там ни вопили в Ассамблее…

И значит, мне, Ирруаху дан-Гоххо, тем более нужно спешить, ой как нужно спешить, нужно не жалеть бедного Буллу, чтобы догнать это воинство до того дня, когда оно добьет последних сеньоров и возьмет столицу. Потому что победа сделает вождя бунтарей не просто настоящим королем, но и бессмертным богом, сошедшим с небес на землю, и подобраться к нему у меня уже не будет никакой возможности, поскольку за три месяца мне уж точно ни в жрецы, ни в фавориты не выбиться.

Я расспросил купчика о дорогах. Мои карты в этих местах уже не годились.

Дорогой друг ведь понимает, что мне не хочется подвергать племянницу опасности? Нужно ли говорить о том, как я опасаюсь озверевшего мужичья? Нет, дорогому другу все ясно, он, правда, не советует сеньору лекарю путешествовать в столь неспокойное время, он лично, если сеньора лекаря интересует мнение очевидца, порекомендовал бы пересидеть весь этот ужас дома, но если сеньор лекарь настаивает, то он, разумеется, готов подробно и обстоятельно все объяснить…