– А ключ твой нам поможет!
– заулыбался Преображенский.

Хохлов насторожился.

– Какой ключ?!

– Ну, ну, не притворяйся, Петр Ильич. Ключ-талисман. Знают же все...

Хохлов растерянно оглянулся, точно боялся, что их подслушивают. Оказывается, о его гаечном ключе-талисмане всем известно? А он думал, что это лишь его строжайшая тайна. Кто же разболтал? Не иначе как техник самолета старшина Колесниченко.

С чувством охватившей тревоги взобрался он в свою штурманскую кабину, взял полетную сумку, вытащил карты, заглянул внутрь. Гаечного ключа на месте не было. Хохлову стало нестерпимо жарко, точно его быстро опускали в кипяток. По лицу потекли струйки пота, застилая глаза. Ключ, его волшебный ключ-талисман пропал. Кто-то нарочно выбросил его из полетной сумки. А он ведь теперь считает его счастливым, приносящим успех. Почему-то убежденно верил, и с каждым разом все больше и больше, что с ключом он обязательно вернется из налета на Берлин. И вдруг талисман пропал...

Хохлов высунул голову в астролюк, увидел техника самолета и, еле сдерживая свой гнев, закричал:

– Старшина Колесниченко!

– Здесь, товарищ капитан!

– Куда вы дели мой ключ?

– Какой ключ, товарищ капитан?
– не понял вначале Колесниченко.

– Самый обыкновенный! Гаечный. Семнадцать на девять...

– Не до поисков ключа сейчас,- вмешался в разговор Преображенский.- На старт выруливать пора. Время! Видишь, сигналят нам?
– показал он на стоящего у взлетной полосы капитана Комарова, размахивающего красными флажками.

– Без ключа не полечу!
– категорически заявил Хохлов.

– Что-о?!
– опешил Преображенский. Вначале он случай с гаечным ключом посчитал было за шутку, а штурман, оказывается, все принял всерьез.

– Не полечу, товарищ полковник! Что хотите делайте. Хоть отстраняйте от полета,- упрямо стоял на своем Хохлов.- Старшина Колесниченко, вы лазили в мою полетную сумку?

Колесниченко порылся в деревянном ящичке с инструментами, стоящем поодаль, достал гаечный ключ и показал штурману.

– Этот что ли, товарищ капитан?

Хохлов юркнул в кабину, открыл нижний люк, схватил из рук техника самолета протянутый гаечный ключ. От сердца сразу отлегло, захотелось смеяться и петь от радости. Он, он, этот ключ, его счастливый талисман!

На старшину Колесниченко на всякий случай сердито прикрикнул:

– Больше у меня не трогать его, старшина!

– Добро, товарищ капитан. Я же не знал, что без него "букашка" не в состоянии подняться в воздух!
– рассмеялся он.

– Можем выруливать на старт, товарищ командир!- передал успокоившийся штурман.

Преображенский беззвучно засмеялся. Вот бы никогда раньше не подумал, что его флагштурман, самый опытный и бывалый в полку, верит в приметы. Смешно! Хотя, пусть верит. Это не мешает выполнению боевых заданий. Наоборот даже, талисман придает уверенность штурману в работе.

– Раз ключ теперь на месте - успех обеспечен!
– улыбнулся Преображенский.

– Полный успех не обещаю, а вот что количество посадок будет равно количеству взлетов - точно!
– парировал Хохлов.

Первым, как и договорились, пошел на взлет Преображенский. Его машина, как казалось Жаворонкову, слишком долго не отрывалась от размягченной дождем грунтовой взлетной полосы, а когда наконец поднялась в воздух, то никак не набирала высоту. Так прошло несколько томительных мгновений.

– Пошел!
– радостно воскликнул стоявший рядом с генералом Комаров, не меньше его переживая взлет командира полка.

Жаворонков вытер мокрый лоб носовым платком. Приказал:

– Выпускать остальных.

Все машины взлетели благополучно.

То же самое было и на аэродроме Асте, где поднялась в воздух вся эскадрилья капитана Тихонова и два ДБ-3ф из группы майора Щелкунова.

Преображенский передал на землю ставшую традиционной фразу:

– Иду на Берлин!

Три звена "чаек", прикрывавших взлет бомбардировщиков, проводили обе авиагруппы и, вернувшись, пошли на посадку. Жаворонков и Комаров со старта поехали на машине к подземному командному пункту. Их встретил дежурный.

– Посты ВНОС докладывают о приближении двух групп вражеских бомбардировщиков к острову,- доложил он.

Генерал окинул взглядом поле аэродрома, на который садились последние "чайки".

– Не успеют рассредоточиться!
– вырвалось у него.

Первыми, как и раньше, над Кагулом появились "мессершмитты". Их сменили "юнкерсы".

Минут сорок стонала и колыхалась земля под ударами бомб. На этот раз зенитки вели огонь более точно. Они сбили один "юнкерс", а второй, распустив шлейф дыма, со снижением потянул в сторону Рижского залива.

Потери от налета оказались существенными: уничтожены не успевшие укрыться после посадки две "чайки" и одна очень сильно повреждена. Взлетно-посадочная полоса была изрешечена воронками от бомб мелкого калибра.

Самолеты шли на Берлин. Преображенскому было не до созерцания меняющихся на глазах красок вечернего неба. Все его внимание было устремлено на приборы и работу двигателей. Почему-то слишком быстро стало греться масло, причем в обоих моторах. Может быть, при переходе в горизонтальный полет это прекратится?