– Ай балам, ты куда идешь? Я там был, там не наша улица. Такой большой пароход - надо на углу милиционера ставить.

– Действительно... А куда этот трап ведет?

Они поднялись по трапу и оказались на верхней палубе. Здесь было понятнее. Они прошли на спардек и уселись, вернее улеглись, в шезлонгах.

Судно покачивалось, поскрипывало. В свете топовых огней было видно, как низко-низко плыли смутные облака.

– Дождь будет, - сказал Али-Овсад.

Кравцов, глубоко вдыхая ночную прохладу, смотрел на тучи, беспрерывно бегущие над судном.

"Что за чепуху нес этот Флетчер?
– подумал он.
– Боюсь пожелтеть во сне - что это значит?"

– Саша, - сказал Али-Овсад.
– Помнишь, толстый журналист что спросил? Бог обиделся на бурильщиков и послал Черный столб.

Кравцов улыбнулся, вспомнив вопрос корреспондента "Крисчен сенчури" не является ли столб божьим знамением?
– и ответ Току наги, попросившего, ввиду отсутствия серьезных доказательств существования богов и ограниченности времени, задавать вопросы по существу.

– Такой хорошо одетый, на министра похож, а не знает, что бога нет. Али-Овсад поцокал языком.
– А я думал, он культурный.

– Разные люди бывают, Али-Овсад. Вот ваш друг Брамулья тоже имеет привычку обращаться к господу-богу.

– Э! Просто так, привык. Саша, я не совсем понял, зачем япон про Хиросиму вспомнил?

– Про Хиросиму? Ну, этот, в пестрой рубашке, из "Нью-Йорк пост", кажется, спросил, откуда вообще берется энергия. Что-то в этом роде. Токунага и ответил, что, по Эйнштейну, энергия равна произведению массы на квадрат скорости света в пустоте и, значит, в одном грамме любого вещества дремлет скрытая энергия - кажется, двадцать с лишним триллионов калорий. Она может проявиться как угодно. И тут он добавил, что с частичным проявлением этой энергии они, японцы, познакомились в Хиросиме...

Кравцов умолк. Странная фраза Флетчера - "боюсь пожелтеть" - снова вспомнилась ему, и вдруг он понял ее смысл. Понял и помрачнел.

Звякнула дверная ручка. Слева возник освещенный овал. Из внутренних помещений вышли на спардек несколько человек; они громко переговаривались, смеялись, чиркали зажигалками. Один из них подошел к шезлонгам Кравцова и Али-Овсада.

– Вот вы где, - сказал он. Это был Оловянников.
– Недурно устроились.
– Он тоже бросился в шезлонг и потянулся.
– Черт его знает, что в редакцию передавать, - пожаловался он.
– Смутно, смутно все... С трудом пробился к Морозову, просил написать хоть несколько слов для "Известий", - нет, отказался. Преждевременно... Александр Витальевич, вы что-нибудь знаете о теории единого поля?

– Знаю только, что ее еще нет. К чему это вы?

– Морозов вскользь упоминал; у него какие-то свои взгляды... Представляю себе магнетизм. Могу с некоторым умственным напряжением представить гравитационное поле. Но что за поле возникло вокруг Черного столба? Что за горизонтально действующее притяжение?

– Все это связано, - сказал Кравцов.
– Нужна теория, объединяющая все теории полей. Вот, как раньше была теория эфира, - и все, и ведь казалась незыблемой... Верю, что скоро появится теория единого поля.

– Я тоже, - откликнулся Оловянников.
– А то разнобой страшный... Знаете, что очень тревожит Морозова?

– Что?

– Ионосфера. Скоро, он говорит, столб достигнет ионосферы, и еще что-то хотел сказать, но переглянулся с Токунагой и замолчал. Что может быть, по-вашему?

Кравцов пожал плечами.

– Удивительное дело, - сказал он.
– В некоторых космических проблемах мы разбираемся лучше, чем в недрах собственной планеты. Наша скважина меньше одного процента пути к центру Земли, а уже напоролись на такое явление... Не знаем, ни черта не знаем, что у нас под ногами...
– Он помолчал и добавил, поднимаясь: - Но мы все равно узнаем. Наша скважина это только начало.

21

Кравцова разбудил гулкий пушечный выстрел. Он бросился к иллюминатору. Темное небо было сплошь в грозовых тучах. Сверкнула молния, снова загрохотал протяжный громовой раскат. Стакан на полочке умывальника, медные колечки портьер отозвались тоненьким дребезжанием.

Кравцов поспешно оделся и побежал на спардек. У борта, обращенного к плоту, толпились люди. Они тревожно переговаривались, и раскаты грома то и дело покрывали их слова.

Обычно в это время над океаном сияло голубое утро, но теперь было похоже, что стоит глухая полночь. Казалось, все тучи мира тянулись к Черному столбу. Пучки молний вырывались из туч, били в столб, только в столб, и небо раскалывалось от нараставшего грохота.

Фантастическое зрелище! Вспышки молний освещали неспокойный океан, и он казался светлее низкого сумрачного неба, и на горизонте белые клинки вели дьявольскую дуэль у столба, окутанного паром.

Хлынул ливень.

Кравцов увидел Брамулью, протолкался к нему. Толстяк вцепился руками в фальшборт, губы его шевелились.

– О, Сант-Яго ди Баррамеда, - бормотал он.
– Черная мадонна монтесерратская...

Штамм, безмолвно и неподвижно стоявший рядом, повернул к Кравцову бледное лицо, кивнул.