Шрифт:
– А я-то думал - на лошадях. Ну, раз на мотороллерах, ты непременно пошли ему чек.
– Прошу тебя, не смейся. Если я пошлю такую сумму, у меня ничего не останется. Отнесись серьезно, Уилл. Ведь он наш сын...
– Наш сын! Он стыдится, что его отец был когда-то простым дриллером на промысле...
– Уилл, прошу тебя...
– Я упрям и скуп, как все хайлендеры [так называют в Шотландии жителей гор]. Ни одного пенса - слышишь?
– ни единого пенса от меня не получит этот бездельник!
– Хорошо, милый, только не волнуйся. Не волнуйся.
– Пусть подождет, - тихо сказал Уилл после долгого молчания.
– В моем завещании есть его имя. Пусть подождет, а потом основывает клуб, будь оно проклято.
Норма со вздохом тряхнула золотой гривой и снова взялась за шитье. Пластилин под пальцами Уилла превращался в голову с узким лицом и сильно выступающей нижней челюстью. Уилл взял перочинный нож и прорезал глаза, ноздри и рот.
В дверь каюты постучали. Вошел Кравцов. Вид у него был такой, словно он только что выиграл сто тысяч. Куртка распахнута, коричневая шевелюра, что кустарник в лесу...
– Добрый вечер!
– гаркнул он с порога. И, с трудом сдерживая в голосе радостный звон: - Уилл, поздравьте меня! Миссис Хемптон, поздравьте!
– Что случилось, парень?
– спросил шотландец.
– Пуск поручили мне!
– Кравцов счастливо засмеялся.
– Здорово? Уговорил-таки старика! Мне и Джиму Паркинсону. Советский Союз и Америка! Здорово, а, Уилл?
– Поздравляю, - проворчал Уилл, - хотя не понимаю, почему вас это радует.
– А я понимаю, - улыбнулась Норма, протягивая Кравцову руку. Поздравляю, мистер Кравцов. Конечно же, это большая честь. Я пошлю информацию в газету. А когда будет пуск?
– Через два дня.
"Вас не узнать, миссис Хемптон, - подумал Кравцов.
– Какая была напористая, раньше всех узнавала новости. А теперь ничего вам не нужно, только бы сидеть здесь..."
– О, через два дня!
– Норма отложила шитье, выпрямилась.
– Пожалуй, мне надо написать... Впрочем, Рейтер послал, должно быть, официальное сообщение в Англию...
Поскольку радиосвязи с миром не было, крупнейшие информационные агентства взяли на себя распространение новостей на собственных реактивных самолетах.
Кравцов подтвердил, что самолет агентства Рейтер, как всегда, утром стартовал с палубы "Фьюриес", и Норма снова взялась за шитье.
– Еще два дня будут испытывать, - оживленно говорил Кравцов, - а потом, леди и джентльмены, потом мы подымем "светлячка" в воздух и расколошматим столб...
– Какого черта вы суетесь в это дело?
– сказал Уилл.
– Пусть атомщики сами делают.
– Они и делают. Все будет подготовлено, а часовой механизм включим мы с Джимом. Еле уломал Морозова. Токунага не возражал, а Совет Безопасности утвердил...
– Ну-ну, валяйте. Постарайтесь для газет. Перед пуском скажите что-нибудь такое, крылатое.
– Уилл, вы в самом деле так думаете?
– Кравцов немного растерялся, радость его погасла.
– Неужели вы думаете, что я ради...
Он замолчал. Уилл не ответил, его пальцы с силой разминали желтый комок пластилина.
– Ну ладно, - сказал Кравцов.
– Покойной ночи.
37
Свежее утро, ветер и флаги.
Полощутся пестрые флаги расцвечивания на всех кораблях флотилии. Реют на ветру в блеске молний красные, и звездно-полосатые, и белые с красным кругом, и многие другие, и, конечно, голубые флаги ООН.
Ревет гроза над океаном, клубятся тучи. Давно не видели здесь люди солнечного света.
Но теперь уже скоро, скоро!
Возле белого борта "Фукуока-мару" приплясывает на зыби катер стремительных очертаний. Скоро в него спустятся Александр Кравцов и Джим Паркинсон. А пока они на борту флагманского судна выслушивают последние наставления.
– Вы все хорошо запомнили?
– говорит старший из инженеров-атомщиков.
– Господа, желаю вам успеха, - торжественно говорит осанистый представитель Совета Безопасности.
– Жалко, меня не пустили с тобой пойти, - говорит Али-Овсад.
– Не задерживайтесь, голубчики. Как только включите, - немедленно на катер и домой, - говорит Морозов.
– В добрый час, - тихо говорит Токунага.
В гремящих серо-голубых скафандрах они спускаются в катер - Кравцов и Паркинсон. И вот уже катер бежит прочь, волоча за собой длинные усы, и с борта "Фукуоки" люди кричат и машут руками, и на верхних палубах других судов черным-черно от народу, там тоже приветственно кричат и машут руками, а на борту "Фьюриес" громыхает медью военный оркестр, а с "Ивана Кулибина" несется могучее раскатистое "Ура-а-а!".