– Понятия не имею, хотя подозреваю ту стерву, с которой схлестнулся Крымов. Она, конечно, красивая, еще красивее, чем ты (не обижайся), но дура-дурой. По-моему, по ней плачет психушка. Она время от времени говорит на тарабарском языке, постоянно хохочет, а уж сексуальность из нее так и прет. Думаю, если такое было бы возможно, она уложила бы в постель вместе с Крымовым и собою еще и меня, с нее станется.

– Да кто же это такая?

– Я даже не знаю ее имени, она приезжая и совсем задурила голову Крымову. Ее видели, кстати, и с твоим муженьком, Харыбиным. Знаешь, Земцова, если быть уж до конца честной, то я тебе скажу: мне не нравится твой Дима. Он скользкий, как угорь, и, по-моему, очень опасный тип. Но больше всего мне было обидно за тебя, когда я встретила его с этой шалавой…

– Ты хочешь сказать, что Харыбин встречался с этой женщиной? И ты сама это видела?

– Да это все видели. И я, и Крымов видели их вместе. Кажется, Крымов говорил, что она снимает квартиру где-то на окраине, что она любовница какого-то важного чиновника из правительства. Хотя я считаю, что ее и привезли-то в наш город именно с определенной целью… Она, я думаю, проститутка и обслуживает нужных кому-то людей. Другое дело, что она ведет себя по-идиотски…

Юля уже поняла, что речь идет об Аперманис, но свои карты пока еще выкладывать не собиралась. Хотя рассказанное Надей не было для нее открытием: то, что Аперманис искала Крымова и что она, по всей вероятности, была его любовницей, теперь уже не являлось для Юли секретом. Вот только зачем он ей понадобился? Неужели любовь? Но тогда и вовсе непонятно, зачем для его поисков было привлекать и ее, Земцову? Для остроты ощущений?

– Кто это? – Щукина ткнула в сторону двери, за которой раздавались голоса Берестова и Лешевича.

– Один мой знакомый, – неуверенно пробормотала Юля, надеясь в душе на то, что Щукина не узнает в этом домашнем и милом человеке кандидата на пост президента Игоря Николаевича Берестова.

– Ты спишь с ним? Извини. Я хотела спросить…

– А ты не стесняешься, как всегда. – Юля подумала, что не помешает для пользы дела немножечко отступить от истины. – Да, я не только сплю с ним, но и ем, и пью, и дышу одним с ним воздухом. Он хороший человек, любит меня, а теперь вот решил подарить мне это путешествие в Париж. Не правда ли, это замечательно?

– Я рада за тебя, Земцова, хотя и у меня в жизни успели произойти кое-какие перемены. Но я не хотела бы пока тебе о них рассказывать. Дело в том, что я здесь живу тоже не одна и вполне возможно, что я не вернусь домой…

– Лешевич?

– Что ты! – Надя замахала руками. – Не сходи с ума! Володька просто мой хороший знакомый, я познакомилась с ним случайно на одном приеме. Я имею в виду совершенно другого мужчину. Он очень богат и купил мне дом.

Надя поняла, что выболтала все то, что несла сюда, в этот гостиничный номер, как фужер с драгоценным напитком, который намеревалась пить по капле, доставляя наслаждение себе и принося огорчение другим (в частности, Юле). Но не выдержала и выдала на-гора все важное, от чего у нее и самой еще перехватывало дух.

– Представляешь, дом неподалеку от Триумфальной арки, да еще и с прислугой! Мне ведь скоро рожать, и он, Кристиан, ждет не дождется, когда же это наконец случится.

– И этот дом оформлен на тебя?

– И не только дом. Еще два больших земельных участка, и открыт счет в банке.

– Он любит тебя? Кто же он?

– У него банки. А познакомились мы с ним, как это ни странно, у моего врача, кстати, тоже русского, эмигранта, с которым меня свел Женька…

– Где он? Ты же все знаешь, ты лжешь… Говори, неужели ты еще ничего не поняла? – Юля заставила себя замолчать, изнемогая от овладевшего ею сильного желания схватить Щукину за плечи и хорошенько потрясти, приводя в чувство. Слова, готовые сорваться с языка, о том, что она прилетела в Париж единственно для того, чтобы найти Крымова, застряли где-то в горле, как рыбья кость, и теперь жгли ее острой необратимостью. Но нет, она не проговорится, не выдаст своих истинных целей, как бы тяжко ей сейчас ни было. Крымова она найдет все равно, рано или поздно, и телефон, который она уже успела выучить наизусть, отзовется родным Жениным голосом. И вот тогда начнется ее настоящая, реальная, пусть даже трудная жизнь. Она наконец избавится от невыносимого чувства расплывчатости и нереальности происходящего. Даже если Крымов, когда они встретятся (а это не может не произойти), даст ей понять, что Юля для него уже никто, так, женщина из прошлого, одна из целой колонии его искренних и преданных возлюбленных, то все равно она будет продолжать жить дальше с мыслью, что он жив, а это сейчас для нее было самым главным. Она расскажет ему о Харыбине, об Аперманис и, быть может, предупредит его о чем-то страшном, грозящем ему в С. А потом, если от Крымова не последует приглашения вернуться в агентство, она поедет в Москву, поселится у мамы и будет ждать рождения первенца. Жизнь продолжается, и, помимо любви к мужчине, в ней начала просыпаться любовь к своему будущему ребенку…

Разговора с Надей не получилось, то, что Юля от нее услышала, смахивало на блеф, причем довольно примитивный. Но не блефовала ли, не жульничала ли сама Юля, когда сказала ей, что Берестов – ее любовник? Да и с какой стати Щукиной быть с ней откровенной, когда, желая услышать от нее правду, Надя тоже услышала одну ложь. Они лгали друг другу, как совершенно чужие люди, и словно не прежняя Надя Щукина сидела сейчас перед ней, простая и гибкая, услужливая и понятливая, а обновленная, обогатившаяся в замужестве опытом и знающая себе цену женщина, полная непредсказуемости и тайн.

Быть может, они бы поговорили подольше и Юле удалось бы выудить у нее хотя бы крупицу из того, что Надя знала о своем муже, но в дверь постучали, вошел Берестов и, вежливо извинившись, довольно твердым, почти деловым тоном предложил им пройти к столу.

Вечер закончился весьма необычно – Надя пригласила Берестова и Земцову к себе домой. Это было сказано вполне серьезно и не выглядело приглашением из вежливости, а потому придало Юле душевных сил и порадовало забрезжившей надеждой. Да, конечно, и как это она не догадалась раньше, что гостиничный номер – не место для откровенного разговора. Именно откровенного…

Но даже в машине Юля не была уверена, что сама расскажет Наде всю правду о своем пребывании в Париже. И чем ближе они приближались к месту, где вот-вот должен был появиться дом, Надин дом, тем отчетливее она начинала понимать всю абсурдность этой поездки. Ведь ничего, кроме взаимных обвинений и неприятных воспоминаний, их там не ждет. Кроме того, неожиданно усложнилась роль Берестова, который, вполне допуская мысль о возможном предательстве со стороны Земцовой, чувствовал себя явно не в своей тарелке и заметно волновался: ведь им так и не удалось переброситься даже парой слов, и он не знал, рассказала ли ей в спальне Щукина о том, где находится Крымов, или нет.