С этими словами он выхватил из-за пазухи пистолет и выстрелил в приближающуюся к нему белую фигуру. Златолицый в один миг преодолел разделявшее их расстояние, в его руке возник короткий широкий меч, и молниеносным взмахом он отсек руку Башлыка с пистолетом.

Маркиз в ужасе смотрел на эту руку, валявшуюся на полу туннеля и по-прежнему сжимавшую оружие. Сам Башлык истошно орал, прижимая к себе остаток руки и круглыми от ужаса глазами глядя на хлещущую из нее кровь.

Пузатый Слон, до сих пор от изумления стоявший столбом, вдруг набычился и бросился на того златолицего, который медленно приближался к нему из темного туннеля.

В руке громилы сверкал нож.

Белый призрак неуловимо легко, будто и впрямь был бестелесным духом, отплыл в сторону, пропустив мимо себя несущегося с тяжелым топотом головореза, как матадор пропускает быка, и молниеносно взмахнул рукой. Видимо, в этой руке тоже был меч, хотя из-за фантастической быстроты движений и плохого освещения Маркиз его не заметил. Во всяком случае голова Слона отлетела и, как капустный кочан, покатилась по полу, а сам бандит по инерции пробежал еще несколько шагов и тяжело рухнул.

Маркиз, завороженный чудовищной нереальностью происходящего, стоял в оцепенении. Второй подручный Башлыка, длиннорукий сутулый убийца, подвывая от ужаса, отступал перед надвигающимся на него призраком.

«Сейчас он этого зарубит, — в ужасе думал Маркиз, — а потом и до меня доберется...»

В это время кто-то дернул его за ногу.

Маркиз отскочил в сторону, не ожидая ничего хорошего, и скосил глаза вниз. На уровне пола из приоткрытого люка выглядывал Мишка Клоп и делал ему знаки. — — Сюда, сюда, — шептал мальчишка, — давай сюда скорее.

Оглядываясь на медленно сходящихся златолицых, Маркиз попятился к люку. От пережитого страха он плохо соображал, и беспризорник чуть не силой втащил его в узкий колодец. Захлопнув люк, он прошептал:

— Бежим! Я-то думал — тебя Башлык зарежет, а Башлыку самому кранты вышли!

Как этот, с золотой мордой, его — хрясь! — и всю руку оттяпал! — в восторге пробасил беспризорник, оглядываясь на Маркиза.

— Давай бежим скорей, — поторопил его Леня, — а то они нас самих — хрясь! Ты что же, — спросил он через минуту мальчишку, — все видел? Давно там, в люке, сидел?

— Да нет, — Мишка прибавил шагу, — я за Башлыком следил. Куда он, туда и я.

Когда они тебя прижали, только было хотел люк открыть, чтобы ты смыться мог, а тут эти как раз и появились... Мне Санька Скелет про них говорил, будто появились в городе такие, с золотыми мордами, да я думал — заливает... Много чего рассказывают, чтоб попугать, нельзя же всему верить! А тут смотрю — и правда... Кто же они такие — призраки? Или, может, вампиры?

— Не знаю, — задумчиво ответил Маркиз.

Он брел в темноте за беспризорником, считая свои активы и пассивы. Единственной удачей сегодня можно считать только то, что он остался в живых. Конечно, это большая удача, но вот в остальном...

Ассирийскую статуэтку упустил, а значит, не только никаких денег не получит, теперь не только со своими «статистами» нечем расплатиться, но и Лолу, то есть Ольгу, не удастся вызволить из рук похитителей.

Впрочем... Маркиз вспомнил главный принцип своей работы. Нужно, чтобы зрители видели то, что он им показывает, а не то, что есть на самом деле. Он украл ассирийскую статуэтку? Украл. Скоро об этом будет знать весь город. А вот о том, что у него этой статуэтки нет, пока не знает никто. Никто, кроме этих странных златолицых терминаторов. Значит, все думают, что статуэтка у него. И точно так же думают похитители, которые держат у себя Лолу.

Так почему бы не воспользоваться их заблуждением?

— Вот, — вполголоса сказал Мишка Клоп, подойдя к железной лесенке, поднимавшейся вверх по узкому вертикальному колодцу, — лезь сюда, выберешься на краю летного поля, возле самого леса. А я дальше не пойду, побегу к пацанам, расскажу им, как те шизики Башлыка кончили. Вот они ухохочутся!

— Спасибо тебе, Мишка! — крикнул Маркиз вслед беспризорнику.

— А, иди ты! — отмахнулся тот. — Вот еще — «спасибо», как лох какой-то!

Лене Маркизу очень повезло с внешностью. Она очень подходила к его профессии.

Можно сказать, внешности у него практически не было. То есть не то чтобы совсем не было — Леня, конечно, отражался в зеркалах, и прохожие на него не натыкались, он не был человеком-невидимкой, но выглядел настолько обыкновенно, что его очень трудно было запомнить, а самое главное — из него без труда можно было сделать кого угодно: от милиционера до профессора и от бомжа до «нового русского». Два-три штриха на лице, парик, другая одежда — и Леня сам себя с трудом узнавал.