При допросе Кертнер то умело помалкивал, то делался утомительно словоохотлив, — когда хотел отвлечь внимание Коротышки от главного, затруднить ему правильную разгадку. Коротышка и сам не заметил, как поддался Кертнеру, позволил вовлечь себя в такого рода беседу. Итальянцы вообще любят поговорить, это распространяется и на следователей и на сыскных агентов. А допрашиваемый вел разговор так умно, что использовал многословие собеседника и выяснил для себя, до какой степени ОВРА осведомлена — что им уже известно о Кертнере и что они пытаются узнать.

Но Коротышка в конце концов начал понимать, что допрашиваемый обвел его вокруг пальца — ничего не сообщил нового, отмолчался, открутился, отбрехался. А Коротышке при этом никак не удавалось сохранять начальственный тон, он всеми фибрами своей следовательской души ощущал неуважительное отношение к себе со стороны арестованного, который не хотел признать его умственное превосходство. Коротышка обиделся, — он вообще был болезненно обидчив, как многие мужчины, заказывающие себе ботинки на высоких каблуках.

К концу допроса Коротышка все хуже скрывал свое раздражение, все больше походил на хищную птицу и все меньше — на поросенка.

Он задал вопрос:

— А что вы прячете в своем сейфе в «Банко ди Рома»?

— Старые трамвайные билеты.

— А еще что?

— Посмотрите сами.

— А куда вы спрятали ключи от сейфа?

— Ключи? Боюсь, они выпали из кармана, когда ваши агенты грубо втолкнули меня в автомобиль, — при этом Кертнер выразительно посмотрел в сторону агента, сидящего у двери.

— Отдайте ключ, а то мы сами вскроем сейф.

— Вскрывайте, если хотите еще раз нарушить законы.

И тут Коротышка потерял контроль над собой. Он вскочил с кресла и, тщетно пытаясь сохранить начальственную осанку, принялся стучать маленьким кулаком по столу и орать:

— Я заставлю вас сменить лживую визитную карточку! Вы меня запомните. Прекращаю допрос! Вывести его отсюда! Проучить его! Пусть теперь с ним поговорят иначе! Вон!!!

До этого времени агенты, которые задержали Кертнера, вели себя более или менее благопристойно, если не считать типа, который надевал наручники. А сейчас его грубо вытолкали из кабинета Коротышки, еще грубее втолкнули в маленькую комнатку без окон.

Кертнер начал протестовать против произвола, грозил пожаловаться в австрийское посольство, назвал Коротышку провокатором.

И тогда в комнату ввалились два дюжих молодца; среди итальянцев не часто встретишь таких геркулесов. Они зловеще вплотную подошли к Кертнеру, каждый наступил ему на ступню, и он не мог откачнуться, отступить, сойти с места, когда его начали избивать.

— Христиане, что вы делаете? — спросил кто–то с напускным возмущением, приоткрыв дверь в глухую комнатку.

— Убирайся и закрой дверь. Не твое дело.

Кертнер не издал стона, на вопросы по–прежнему отвечал: «Ничего не знаю» или: «Никого не знаю»…

Остаток дня он пролежал, отказавшись от еды, — разбит рот, под глазом кровоподтек, из уха сочится кровь, бровь рассечена.

Вот он и познакомился со знаменитым римским правом. Правда, сегодня все статьи римского права прозвучали с сильным фашистским акцентом.

Он лежал на койке, закрыв лицо мокрым полотенцем. К физической боли прибавилась душевная. Итальянские нравы? Нет, это сюда донесся зловонный ветерок гестапо. Ну а кроме того, не нужно забывать, что в чернорубашечники, в сыскные агенты прутся разные подонки. Да, перехитрила его тайная полиция, устроила ему каникулы — одиннадцать дней. За ним прекратили всякую слежку. А он–то обрадовался! Так хотелось думать, что обдурил сыщиков, оказался умнее всех. Почему же такой умник попался? С чего начался его провал? Когда началось его знакомство с «усиками», «серыми брюками» и «новеньким канотье», с теми их коллегами, которых он не углядел? Хорошо хоть, за эти одиннадцать дней он ни разу не виделся с Ингрид. Хватило предусмотрительности, не пошел в театр, плюнул на билет. Он так и не знает, была ли она в театре без него.

Итальянская контрразведка не сильнее других, с которыми Этьену приходилось иметь дело. Например, немецкий абвер технически вооружен намного лучше, чем итальянцы: взять хотя бы умение немцев пеленговать радиопередатчики… Как хитро Этьен обманул когда–то в Гавре «Сюрте женераль»! Как ловко избавился от опасных преследователей в гамбургском порту! Как остроумно сбил со следа сыщиков в Амстердаме и Копенгагене! Как плодотворно, окруженный детективами, работал в Англии в дни воздушных гонок на Кубок короля Георга! Приходилось выдавать себя за богатого негоцианта, завсегдатая казино, одержимого меломана, биржевого маклера.

Может, к его аресту приложили руку молодчики из «Люфтганзы», которых он успел причислить к придурковатым солдафонам? Может, фотография Кертнера давно лежала в картотеке у генерала Вигона, а недавно испанцы передали ее своим итальянским союзникам? Может, Старика или Оскара насторожила бы легкость, с какой франкисты выдали Кертнеру визу на въезд в Испанию? Пароход «Патриа»? Но ведь никто, кроме Блудного Сына и Паскуале, к нему в каюту, по всем секретным приметам, не заглядывал. Разве кто–нибудь мог подсмотреть, когда Блудный Сын выносил чертежи из каюты? Правда, их не сразу удалось положить обратно в сейф, спрятали в трюме, чего лучше было бы избежать. Французский агент? Но он, судя по всему, появился только в Марселе.