По всему выходило, что тут не обошлось без спецслужб – слишком много было вокруг этого дела таинственности и неизвестности. Придя к такому выводу, Григорий Бражник некоторое время сидел за столом, сжав кулаки и шумно дыша сквозь стиснутые зубы: получалось, что ФСБ, ничтоже сумняшеся, засучив рукава расследовала преступление, совершенное своими же людьми! Результаты такого расследования обещали быть просто сногсшибательными, а главное, были легко предсказуемы.

– Вот вам, козлы, – с чувством сказал Бражник и сделал неприличный жест в сторону двери.

Дверь немедленно распахнулась, и в кабинет вошел коллега Бражника, следователь Грачев, занимавший соседний кабинет и принципиально куривший только чужие сигареты – Павел Степанович Грачев второй год бросал и никак не мог бросить пагубную привычку выкуривать пачку сигарет в день.

Чтобы ограничить себя, он давно перестал покупать сигареты, но эта мера лишь превратила его в надоедливого попрошайку, от набегов которого страдали все коллеги, и в особенности Бражник, занимавший, как уже было сказано, соседний с Павлом Степановичем кабинет.

Следователь Грачев замер на пороге, подслеповато щурясь на Бражникову пантомиму – он явно принял ее на свой счет и теперь, похоже, гадал, как это Бражник ухитрился почуять его сквозь дверь.

– Не понял, – сказал он, шмыгнув носом. Нос у следователя Грачева вечно тек, и вечно у него не было носового платка. Брезгливый Бражник дважды предлагал соседу свой платок, и тот неизменно с благодарностью принимал предложенное, бережно пряча в карман. Оба платка он так и не вернул, и судьба их осталась неизвестной, поскольку на следующий день он все так же шмыгал носом. Так или иначе, но Бражник вынужден был махнуть рукой и больше не пытался научить Павла Степановича тому, чему того не научила мама в тысяча девятьсот забытом году.

– Ты чего это? – изумленно спросил Грачев, продолжая разглядывать то, что показывал ему растерявшийся от неожиданности Бражник.

– Ничего, – немного смущенно ответил тот, убирая несложную комбинацию, в которой участвовали обе его руки, – это я не тебе, Степаныч.

– А, – понимающе кивнул тот и шмыгнул носом, – а я было подумал… Привет, Гриша.

– Виделись уже, – сказал Бражник и обреченно полез в карман за сигаретами.

– Да неужто виделись? – изумился Грачев.

– Ага, – сказал Бражник, протягивая ему открытую пачку, – три раза уже.

– Старею, – заметил Грачев, ловко выуживая из пачки сигарету.

– Никотин очень плохо влияет на память, – авторитетно заявил Бражник. – Наукой доказано.

– Так потому же и бросаю, – не стал спорить Павел Степанович.

Бражник вздохнул и закурил за компанию, чтобы спасти хоть что-нибудь – становясь попрошайкой, человек вырабатывает в своем организме особый гормон, делающий его невосприимчивым к намекам и неуязвимым для прямой критики. Грачев примостился напротив и тоже закурил, закатывая глаза от наслаждения.

– А это у тебя что? – спросил он, указывая на стол. Бражник мысленно обматерил себя вдоль и поперек – на столе, глянцево отсвечивая, ворохом лежали зерновские фотографии.

– Так, – сказал он, как можно небрежнее сгребая фотографии в ящик стола, – материалы по одному старому делу.., ищу аналогии, зацепки.., ну, ты понимаешь.

– Не совсем, – честно признался Грачев. – Ну, да не мое это дело. Ты чем сейчас занимаешься-то?

– Делом Свирцева, – честно ответил Бражник.

– Это который стройматериалы воровал?

– Ага.

– Тогда при чем тут эти автоматчики?

– Какие автоматчики?

– А которые на твоих фотографиях. Не вижу аналогии.

– Я тоже, – сказал Бражник и выжидательно уставился на Грачева.

Тот, похоже, наконец-то понял намек и суетливо засобирался.

– Только ты, Степаныч, того.., насчет фотографий… никому, ладно? – попросил его Бражник.

– Понимаю, понимаю, – кивнул тот. – Партизаним помаленьку?

– Совсем чуть-чуть, – улыбнулся Бражник.

– Делать тебе нечего, – выходя, сказал Грачев. – Эх, молодость…

– Если бы молодость знала, если бы старость могла, – продекламировал Бражник, адресуясь к закрывшейся двери. После ухода Грачева засобирался и он – следовало навести еще кое-какие справки.

Ему удалось раздобыть адреса двоих погибших, в том числе и молоденькой секретарши Петрищева Людмилы Званцевой, которая жила с родителями. Бражнику все еще было ужасно интересно, почему близкие не проявляют никакого интереса к судьбе своей погибшей дочери.

Добыть эти адреса было далеко не просто – окольные пути всегда длинны и тернисты, и Бражник, садясь в троллейбус, испытывал пусть маленькую, но вполне заслуженную профессиональную гордость – с каждым днем он приобретал все больше опыта в своей одинокой борьбе с отлаженной машиной спецслужб, которые некогда по праву считались едва ли не лучшими в мире. Пусть микроскопические, но сдвиги в деле «Икара» были налицо. Бражник испытывал охотничий азарт гончей, идущей по следу медведя или росомахи – справиться со зверем в одиночку, конечно, не удастся, но ведь следом идут охотники, так что – вперед! Два часа спустя его азарт удвоился. Родственники погибших, которых ему без труда удалось отыскать, были живы и здоровы и вовсе, оказывается, не махнули рукой на своих безвременно ушедших из жизни близких. Они, оказывается, были уверены, что следствие идет полным ходом, уже не раз давали показания следователю, который просил их в интересах следствия и собственной безопасности не поднимать лишнего шума и ни в коем случае не связываться со средствами массовой информации – короче говоря, все было шито-крыто, покойники похоронены и оплаканы, а самое интересное заключалось в том, что мать Людмилы Званцевой без труда опознала в предъявленной ей фотографии покрытого шрамами водителя «крайслера» того самого. следователя, который беседовал с ней три дня назад.