– А что она сказала вам утром, когда уходила? Может, ей кто-то позвонил?

– Да, она с кем-то разговаривала по телефону, но я не расслышал.

– А вы не обратили внимания, какое у нее было лицо, когда она собиралась уходить, и почему вы сами у нее ничего не спросили?

– Ну как же, спросил, она ответила, что хочет пройтись по магазинам. Я дал ей денег.

– А у брата ее вы были?

– Был, конечно. Виктор… с ним в последнее время что-то происходит. Казалось бы, у человека выставка не сегодня-завтра, с чего бы ему так пить? Он опустился, выглядит ужасно. Анны у него нет и, как он говорит, не было давно.

– Так, может, она уже вернулась к вам? Знаете, как это бывает у женщин, задержалась у подруги.

Шубин как-то недоверчиво, с иронией взглянул на Руфинова и качнул головой:

– Вы же сами прекрасно знаете, что у Анны никогда не было никаких подруг.

– Знаю. Потому что у нее был я.

– Лучше бы и вас не было. Это вы испортили ей жизнь, сделали ее такой. Я все знаю, она рассказала мне, как вы подслушивали в тот вечер – в этом вся ваша сущность, это ваши методы, ваши. Но чего вы добились? Вы сделали одинаково несчастными двух прекрасных женщин: вашу жену и Анну. Вам надо было хотя бы Ольге дать возможность как-то иначе устроить свою жизнь. Возможно, она встретила бы другого человека, с которым была бы счастлива. Или оставили бы в покое Анну. Так нет же, вам были нужны они обе, такие разные, несовместимые. Вы страшный человек, Руфинов. Я понимаю, что сейчас бесполезно вас шантажировать, дело сделано. Даже если Ольга и узнает, что не она является матерью Маши, девочка все равно любит больше Ольгу, она не любит Анну и никогда не сможет испытать к ней дочерних чувств. Вас же она всегда будет любить как отца. Вы все правильно рассчитали, но нисколько не подумали об Анне. А она все это время любила вас и ждала, что вы сделаете выбор.

– Успокойтесь, Шубин, теперь у меня нет ни Ольги, ни Анны. От меня ушла даже моя дочь, Маша. Так что вы совершенно напрасно сотрясаете воздух, все и так ясно. Только не понимаю, зачем вы внушили ей в свое время, что она больна? Разве это не жестоко?

– Нет, я хотел оградить ее ото всех, и от вас в первую очередь.

– Человека нельзя ограждать от жизни, от людей, мы сами чуть было не испортили жизнь своей дочери.

– Вы, Руфинов, разрушитель, и я желаю вам одиночества, глубокого и беспросветного.

С этими словами Шубин, тяжело дыша, повернулся и вышел из квартиры. Руфинов долго прислушивался к его шагам на лестнице и думал о том, что Анна, которую он знал, ни за что на свете не смогла бы выйти замуж за такого человека, как Шубин. Он к тому же всю жизнь напоминал бы ей о ее, пусть и мнимой, болезни. Все равно в этом городе у нее никого, кроме Вика и его, Бориса, нет, а это означало одно – она скоро объявится здесь, в этой квартире, и уже больше никогда ее не покинет.

Сергей Дождев, Ольга и Дымов ужинали, когда позвонил Руфинов и сказал, что Ольге из Москвы только что звонил Планшар и просил передать ей, что он прилетит завтра восьмичасовым рейсом, чтобы принять участие в подготовке выставки.

– Представляю его реакцию, когда он узнает, кто такой на самом деле Дорошев. Но главное, что мы хотя бы во всем разобрались, – сказала Ольга. – Только вот Митю еще не нашли.

– Может, позвонить все-таки в больницы или еще куда? – проговорил Сергей, его голос звучал так нерешительно, словно он сам испугался своих слов.

– Сергей Петрович, мы с Евгением Ивановичем уже обзвонили все, что только можно было обзвонить. К счастью, никого, похожего на Митю, не привозили. Так что он скоро объявится. А где, кстати, Маша?

– Матвей повез ее в Кукушкино, пусть отдохнет. Она знает, что делает, ведь там и у вас, Сергей Петрович, дача. Вполне возможно, что он уже там. В случае, если она найдет его, позвонит сюда от Трушиных.

Понимая, что он здесь лишний, Дождев поехал ночевать к Марте. Но по дороге передумал и решил заехать к Лизе, чтобы справиться, не узнала ли она чего-нибудь нового о Мите. Это был, конечно, самообман, ведь если бы она узнала, тотчас позвонила бы Дымову, но он старался не думать об этом. Поднялся и нажал на кнопку звонка.

Бобров был пьян, он держал в руках смятый лист. В смешных белых трусах, со взъерошенными седыми волосами и слезящимися голубыми глазами, он никак не тянул на первую скрипку и напоминал своим видом опустившегося вдовца.

– Дождев, старина, рад тебе, чертовски рад. Случилось страшное! Охо-хо-хо! Случилось то, что должно было случиться. Он приезжает! Он! Она обманщица, твоя жена, она сказала мне еще тогда, что у них все кончено. Она сама не ведает, что творит. Лиза – непостижимая женщина, мне не стоило связываться с ней. Ее проще убить, чем понять.

– Что случилось?

– Она ушла от меня. Даже вещи не взяла. Сказала, что переночует в гостинице. Я не знаю, говорила она тебе или нет, но у нее есть маленькая дочь, она родила ее в Австрии. Надо знать Лизу, чтобы спокойно отнестись к тому, что она могла оставить девочку с ее отцом и, скажем, с няней, чтобы потом, когда ей надоест очередной мужчина – на этот раз я, будем знакомы! – вернуться к ним. Но я, представь себе, не знал, что того мужчину зовут Франсуа Планшар, тот самый Планшар, с которым работает Дымов. Теперь-то мне хотя бы понятно, каким образом Лиза смогла неожиданно покинуть вас с Митей и укатить за границу – Планшар увез ее шесть лет назад. Но, как видишь, ни деньги, ни дочь не смогли остановить Лизу, и она вернулась сюда, чтобы выйти замуж за меня. Да она просто бесчувственное чудовище! В ней напрочь отсутствует материнский инстинкт.