Но бедняга, видно, сам вкусил,

Так как выпустив из-под контроля лиру,

До того метафоры сгустил,

Что все гимны превратил в сатиру.

Словом страсти накалялися и вот!..

Впрочем, пусть и вот через главу пойдет.

А в главе, что продолжает эту,

Уделим вниманье дяде Зету.

Глава двенадцатая

Вкусил ли дядя Зет таинственных плодов?

Нет, трижды нет! Я душу прозакладывать готов.

А впрочем, что ж закладывать!

Судите сами,

Вот труд его последний перед вами,

Пространный и внушительный весьма

Куризм-баллада под названием Зима

Он начинался так:

Ха-ха!

Какая стать у петуха!

Как будто он не суп грядущий,

А знатный мистик из Дубовой Тишины!

Как будто вовсе не на ужин,

А для великих дел он нужен,

Для процветания страны

Иль пробуждения весны.

Как будто этот снег

И этот смех,

И эти куры!..

Ах, как не совпадают две фактуры,

Как портится повествованья лад!

А может и т.д. и никаких баллад?

Ведь вспомните, Компилий Бороде,

Любитель и знаток чужого текста,

Тем и прославился на Зете, как известно,

Что как никто умел предельно неуместно

В цитате важной вдруг поставить и т.д..

Поступим так и мы, чтоб не губить сюжета

И скажем так:

Сей опус дяди Зета

(Он зимний был, а на планете лето)

Запрятала наждачная газета

На сто четвертой, посезонной полосе.

Но все ж его нашли и прочитали все.

За исключеньем, впрочем, Тез Ядяда.

Он что-то был не в духе в этот день.

– Прочли бы!
– принц сказал.
– Прекрасная баллада.

– Нет настроения. Да и, признаться, лень.

– Могу вам вслух прочесть. Хотите?

– Нет, не надо!..

Принц с удивленьем глянул на врача

И снова стал читать балладу, бормоча:

– Похоже, да... Весьма, весьма похоже,

В отдельных строчках юмор есть. Вы слышите?

– Допустим. Ну и что же?

– А то, что дядя Зет вкусил плодов.

– О боже!

Какой нелепо-примитивный взгляд.

С каким-то вызовом вдруг молвил Тез Ядяд.

Там, где вам юмор чудится, там грусть, и только грусть.

Возьмите это место. Или это!..

И вдруг, закрыв Наждачную газету,

Целитель отошел в сторонку, стал спиною к свету

И... прочитал балладу наизусть.

Не знаю, можно ль говорить об удивленье принца,

Пожалуй, здесь уместней было б слово шок.

Поскольку нервы в нем,

Свершив какой-то фантастический прыжок,

На место прежнее уж не сумели приземлиться

Шесть раз (подобный шок довольно долго длится)

Принц воздух ртом ловил

И, наконец, сказал:

– Смешно!..

А дядя Зет, он что?.. Вы может с ним знакомы?

– Не важно, принц. Но я скажу одно:

На свете есть поэзии законы.

И основной из них я изложил бы так:

Чтобы создать любых параметров творенье,

Поэту нужды нет вкушать какие-то плоды или коренья.

Всю гамму чувств таит в себе высокий плод прозренья,

Как суть всех солнц - вселенский черный мрак.

А вы... Вы, принц, ужасны с юмором своим.

И если существом души своей иль плоти

Ему противовес вы не найдете,

То я боюсь, что так и не поймете,

Чего мы стоим и на чем стоим.

И высшая приязнь вовек вас не встревожит,

Тот, кто смеется, тот любить не может.

Ну, а теперь!..

Целитель снял парик,

Отклеил элегантную бородку.

И вырвался у принца изумленья крик

И чувство странное ему сдавило глотку.

... Она еще похорошела, честно говоря,

Глаза смотрели смело и открыто.

Принц что-то лепетал,

Так словно заклинания творя...

Пред ним стояла девушка-заря.

Да, да, вы правы, то была Тазитта.

– Ну вот и все!
– она сказала.
– Кончен маскарад.

Прощайте, принц. Сегодня я уеду.

– Куда?
– невольно принц спросил.

– К больному деду.

Я думаю, бедняга будет рад.