Он провел Куперовского в небольшую комнатку, где уже была приготовлена постель.

– Вот здесь у меня странноприимные покои. Располагайся. Поесть тебе принесут, но не обессудь - ужин таки будет скромный. Зато завтра поешь, как у мамы. А я пошел спать. Перед субботой у нас, благородных Столпнеров, всегда было принято поститься на час дольше, чем у соседей, а сон, как известно, - лучшая замена пищи. Хотя и спится на пустой желудок таки довольно плохо. Поэтому в семье Столпнеров всегда были в ходу спиртное и снотворное, и я уже успел принять лекарство, когда ты постучал. Могу упасть прямо здесь.

И он ушел, цепляясь за стены.

Пир и правда был великолепный. Приехало много гостей, каждый вручал хозяину ритуальную халу, и у каждого на боку, помимо меча, была небольшая сеточка с ручками, вроде нашей авоськи.

– Для чего это у них?
– спросил шепотом Лева у Столпнера, указывая ему на эту неожиданную принадлежность рыцарского вооружения.

– Как "для чего"?
– изумился тот.
– Или ты не еврей, что не понимаешь? Они же пришли в гости, так? Кушать будут, так? Должен же порядочный еврей принести что-нибудь и для семьи, для родственников. Вон, видишь благородного реба Зяму Иткина в голубом плаще с розовой опушкой? У него нет такой сумки, потому что он одинокий. У них в семье большая война была из-за наследства, это был такой цорес, что ни Боже мой! Младший брат приготовил отравленный фалшефиш, все кушали, он сам по ошибке тоже кушал, сам умер, еще двое умерли. Зяма выжил, зарезал троих, сестру замуж выдал, хорошо, удачно выдал, за раввина. Остальные члены семьи сами разбежались, теперь он живет один, богатый, как Ротшильд. Брать с собой ему некому, так ему обидно, и он ест за двоих, дай Бог здоровья благородному ребу.

Столпнер усадил Леву рядом с собой, лично следил, чтобы тарелки и кубок его были полны, и все ему объяснял.

– А вот граф и графиня Рабиновичи, они вместе пришли. Держат свечную лавочку и половину акций корчмы "У Додика". Их герб - синий лев на золотом поле с семисвечником в правое передней лапе. Там, под столом, весь в маце - это ученый раби, благородный реб Гольдин, знаток Талмуда. Его герб черные пейсы на голубом поле и белая полоса наискось. На него плохо действует вино, но в молодости он сражался с сарацинами и честно заслужил право носить серебряный лапсердак, который ему вручил еще царь Иосия Пятый, да будет земля ему пухом. А вон тот высокий черноволосый муж с самыми длинными пейсами и самым большим кубком - это благородный реб Прудкин. Его герб - три куриных шейки с рисом и двумя красными полосами крест-накрест. Свои подвиги он совершил в Британии, где одолел немало нечестивых христиан и воткнул в камень какой-о меч, который они незадолго до этого с большим трудом вытащили оттуда.

В это время реб Прудкин поднялся со своего стула, выпятил грудь и провозгласил:

– А я предлагаю выпить за нашего славного хозяина, благородного Рыцаря Желтого Могиндовида, да не оскудеет и не ослабнет его рука, да будут всегда полны его кубок, тарелка, кошелек и постель! Лехаим!

Все закричали наперебой.

– Слава благородному ребу Мойше Столпнеру!

– Лехаим, Мойша! Живи еще сто лет!

– Нит гедайген, Мойша!

Когда все немного успокоились, а хозяин кончил раскланиваться, чокаться и благодарить, он вернулся к разговору с Куперовским.

– Еще двоих я хочу представить тебе. Вон тот, унылый, с длинным горбатым носом - это Абрам Лифшиц. Он совсем недавно посвящен в благородные ребы. Он мишугинер, разъезжает по дорогам Франции и Испании и ищет неприятностей на свою голову. Говорят, что под кольчугой все его тело сплошь увешано филоктериями. Он дал зарок носить их до тех пор, пока они сами не истлеют и не спадут. Но, на мой взгляд, их делают такими прочными, что скорее истлеет кольчуга.

– А почему вы сказали про него "мишугинер"?
– осторожно поинтересовался Лева.

– Ну, у нас так, гм, называют странствующих рыцарей. Поодиночке каждый из них - мишугинер, а все вместе они - мишугоэм. Вот, кстати, и еще один мишугинер. Тот, с подстриженной бородой и без пейсов. Это Гай Луций Пиццерий, он язычник, римлянин, имеет там какой-то хороший гешефт. Обещает обрезаться, когда совершит свой подвиг, и потому принят в лучших домах. Его подвиг - победить дракона и сделать из него столько фаршированных шеек, на сколько хватит голов. Среди мишугоэм есть еще один неверный сарацин, реб Баламут, его сегодня здесь нет. Он обрежется, когда поймает Фальшивую Рыбу.

Тут разговор прервался, потому что оркестр заиграл "семь-сорок", и у благородных ребов ноги сами пошли в пляс. Потом они танцевали "фрейлахс", а Лева не мог, потому что у него не было ни лапсердака, ни жилетки. После этого возвратились к столу, но Столпнер был мокр, красен, ему никак не удавалось отдышаться, а потому беседа не клеилась.

Вскоре гости начали расходиться. Реб Мойша подолгу обнимался с каждым и - в особенности - с каждой. Животы и авоськи были полны. То и дело слышалось:

– В будущем году в Иерусалиме, дорогие гости!

– В будущем году в Иерусалиме, реб Столпнер!

Наконец дверь хлопнула последний раз, и установилась тишина. Рыцарь Желтого Могиндовида потянулся, зевнул и резюмировал:

– Суббота кончилась. С утра опять щит на ворота вешать.

Солнце зашло, и, несмотря на свечи и факелы, горящие по стенам, в зале было темновато.

– Когда уже электрические лампочки изобретем?
– досадливо поморщился реб Столпнер.
– Одно слово - мрачное средневековье, - он обернулся к Леве.
– А теперь я готов отвечать на вопросы, рассказывать, вообще что угодно, если ты, конечно, в состоянии слушать.