Шрифт:
Я повернулся, и меня сильно затошнило от боли в животе*.
"Ложитесь снова на спину", - сказала девушка.
Я повернулся, и моя спина плотно легла на её спину. Мне казалось, что она не сможет даже тронуться с места, но она медленно поползла вперёд, неся на себе меня.
"Устала, - сказала она. Девушка встала и снова оглянулась".
– Никого, как в пустыне".
В это время из-за леса вынырнул самолёт, пролетел бреющим над нами и дал очередь. Я увидел серую струйку пыли от пуль ещё метров за десять от нас. Она прошла выше моей головы.
"Бегите!
– крикнул я.
– Он сейчас развернётся".
Самолёт снова шёл на нас. Девушка упала. Фьють, фьють, фьють просвистело снова рядом с нами. Девушка приподняла голову, но я сказал:
"Не шевелитесь! Пусть думает, что он нас убил".
Фашист летел прямо надо мной. Я закрыл глаза. Боялся, что он увидит, что у меня открыты глаза. Только оставил маленькую щёлочку в одном глазу.
Фашист развернулся на одно крыло. Дал ещё одну очередь, снова промазал и улетел.
"Улетел, - сказал я.
– Мазила".
Потом девушка потащила меня дальше. Когда она меня дотащила до железнодорожной станции, было уже темно. Мы ползли десять часов.
* * *
– Вот, брат, какие бывают девушки, - сказал Сухов.
– Один раненый сфотографировал её для меня на память. И мы разъехались. Я - в тыл, она обратно на фронт.
Я взял фотографию и стал смотреть. И вдруг узнал в этой девушке в военном костюме мою маму: мамины глаза, мамин нос. Только мама была не такой, как сейчас, а совсем девчонкой.
– Это мама?
– спросил я.
– Это моя мама спасла вас?
– Вот именно, - ответил Сухов.
– Твоя мама.
Тут вернулся папа и перебил наш разговор.
– Нина! Нина!
– закричал папа из прихожей. Он любил, когда мама его встречала.
– Мамы нет дома, - сказал я.
– А где же она?
– Не знаю, ушла куда-то.
– Странно, - сказал папа.
– Выходит, я зря торопился.
– А маму ждёт фронтовой товарищ, - сказал я.
Папа прошёл в комнату. Сухов тяжело поднялся ему навстречу. Они внимательно посмотрели друг на друга и пожали руки. Сели, помолчали.
– А товарищ Сухов рассказывал мне, как они с мамой были на фронте.
– Да?
– Папа посмотрел на Сухова.
– Жалко, Нины нет. Сейчас бы обедом накормила.
– Обед ерунда, - ответил Сухов.
– А что Нины нет, жалко.
Разговор у папы с Суховым почему-то не получался. Сухов скоро поднялся и ушёл, пообещав зайти в другой раз.
* * *
– Ты будешь обедать?
– спросил я папу.
– Мама велела обедать, она придёт не скоро.
– Не буду я обедать без мамы, - рассердился папа.
– Могла бы в воскресенье посидеть дома!
Я повернулся и ушёл в другую комнату. Минут через десять папа пришёл ко мне.
– Юрка, - голос у папы был виноватый, - как ты думаешь, куда пошла мама?
– Не знаю. Оделась по-праздничному и ушла. Может быть, в театр, сказал я, - или устраиваться на работу. Она давно говорила, что ей надоело сидеть дома и ухаживать за нами. Всё равно мы этого не ценим.
– Чепуха, - сказал папа.
– Во-первых, в театре в это время спектаклей нет. А во-вторых, в воскресенье не устраиваются на работу. И потом, она бы меня предупредила.
– А вот и не предупредила, - ответил я.
После этого я взял со стола мамину фотографию, которую оставил Сухов, и стал на неё смотреть.
– Так-так, по-праздничному, - грустно повторил папа.
– Что у тебя за фотография?
– спросил он.
– Да ведь это мама!
– Вот именно, мама. Это товарищ Сухов оставил. Мама его из-под бомбёжки вытащила.
– Сухова? Наша мама?
– Папа пожал плечами.
– Но ведь он в два раза выше мамы и в три раза тяжелее.
– Мне сам Сухов сказал.
– И я повторил папе историю этой маминой фотографии.
– Да, Юрка, замечательная у нас мама. А мы с тобой этого не ценим.
– Я ценю, - сказал я.
– Только иногда у меня так бывает...
– Выходит, я не ценю?
– спросил папа.
– Нет, ты тоже ценишь, - сказал я.
– Только у тебя тоже иногда бывает...
Папа походил по комнатам, несколько раз открывал входную дверь и прислушивался, не возвращается ли мама. Потом он снова взял фотографию, перевернул и прочёл вслух:
– "Дорогому сержанту медицинской службы в день её рождения. От однополчанина Андрея Сухова". Постой-постой, - сказал папа.
– Какое сегодня число?