Смех Надежды Васильевны одиноко и коротко прозвучал в комнате.

– Это самый веселый в мире крокодил, - сказала Надежда Васильевна.
– Он умеет лечить ветрянку.

– Ничего крокодил, - уныло сказал я.

Наступила неловкая пауза, которая затягивалась и затягивалась, и молчание уже было бесконечным. Я сидел скорчившись на стуле, Наташка лежала лицом к стене, показывая нам спину, а Надежда Васильевна так и осталась стоять на корточках около крокодила.

А крокодил по-прежнему нелепо и ненужно открывал и закрывал пасть: у крокодила были зеленые глаза, красный язык и много-много белых пластмассовых зубов.

Наконец Надежда Васильевна встала и безразличным голосом объявила:

– Раз тебе не нравится крокодил, то будем пить чай. Я принесла свежие булочки.

– Не хочу чаю, - капризничала Наташка.
– Хочу, чтобы Боря дочитал про Золушку.

– Хорошо, друг мой, - согласилась Надежда Васильевна.
– Пока Боря тебе дочитает, вскипит чайник и ты как раз захочешь чаю.

Она вышла из комнаты, а Наташка показала ей в спину язык, потом, передразнивая, сказала:

– "Друг мой..."

– "Жил-был один человек..." - начал я читать.

– Читай погромче, - потребовала Наташка.

– "Умерла у него жена, и остался он вдвоем с дочерью. Вскоре он женился во второй раз, на самой гордой и сердитой женщине на свете... С первых же дней мачеха стала обижать девушку. Она плохо кормила ее и заставляла делать самую тяжелую работу..."

В это время в комнату с самым решительным видом вошла Надежда Васильевна.

– Боря, - перебила она меня, - ты читаешь без выражения. Дай-ка мне книгу.
– Она забрала книгу, но, вместо того чтобы дочитать "Золушку", стала листать страницы: - Лучше я тебе почитаю новую сказку. "Золушку" ты уже знаешь на память... Вот. Хорошая сказка.
– И начала читать: - "Жил да был солдат, было у него трое детей, а жены не было. Но солдат не тужил с детьми, он был настоящий солдат: умел стирать и штопать белье, топить печь, рубить дрова, варить щи и кашу. Но тут началась война и солдат собрался в поход. Перед этим он женился на молодой женщине, чтобы не оставлять детей одних. Женщина оказалась на редкость доброй и внимательной к детям. Но только солдат ушел из дому, как она тут же переменилась..." - Вдруг она прекратила чтение, но я, сидя с нею рядом, успел заглянуть в книгу и дочитал строку, которую она не прочла: "...и стала настоящей злой мачехой".

– Вот так надо читать, - сказала она, - четко и выразительно.
– И захлопнула книгу.
– А сейчас я принесу вам все-таки чай.
– Она стремительно вышла из комнаты, ее уход был похож на бегство.

При этом она задела ногой крокодила, и он снова стал "работать" пастью. Я рассмеялся: ну и автомат! Потом посмотрел на Наташку и увидел, что она тихо плачет и по щекам у нее текут зеленые слезы.

– Ты чего?
– возмутился я.

– А я знаю эту сказку, - сказала Наташка.
– Она тоже про злую мачеху.

И ей стало совсем себя жалко, и слезы у нее полились еще сильнее.

– А ну перестань!
– сказал я.
– Если в цирке узнают, что ты плачешь от каждой сказки, хорошо ли это будет, "друг мой"?

Через несколько дней после этого Надежда Васильевна собрала вещи и уехала. Представляете, уехала! Совсем, навсегда, подхватив свою виолончель и чемодан.

Головы наших кумушек торчали в окнах, их взгляды сопровождали ее от дверей подъезда до такси. И откуда они пронюхали все в одну секунду?

Но расскажу по порядку.

Незадолго до ее отъезда у нас произошел тяжелый разговор. Может быть, если бы не было этого разговора, все сложилось бы по-другому.

Мы шли вместе: я - в школу, она - на репетицию. Я знал, что Надежда Васильевна опаздывает, но она не обращала на это внимания. Видно, ей нестерпимо нужно было поговорить со мной. Я, чтобы ускорить дело, сообщил ей сногсшибательную новость о том, что Наташка собирается уйти в цирк.

Она сначала смутилась и стала судорожно перекладывать виолончель из одной руки в другую, будто виолончель потяжелела и нести ее стало неловко. Этим она занималась несколько минут, потом рассмеялась, кстати довольно неуверенно, и сказала:

– Ну, это детские забавы. Кто из нас в трудную минуту не собирался куда-нибудь бежать.

– Может быть, она никуда и не убежит, но она собирается, - произнес я с расстановкой, подчеркивая слово "собирается".

Я не рассчитывал на то, что Надежда Васильевна после этого уедет, просто хотел, чтобы она была внимательнее с Наташкой и хотя бы перестала называть ее "друг мой", раз Наташке это не нравится.

А она уехала.

Правда, впоследствии выяснилось, что она это сделала совсем не из-за моих слов. Здесь было дело посерьезнее. Надежда Васильевна считала, что уступками любовь не завоюешь. Она была человеком сильных страстей. Ей надо было все или ничего.

Но это я уже потом понял, а пока плыл в бурном потоке событий и радовался тому, что к Наташке пришло избавление, раз Надежда Васильевна ушла от них. Наивный человек! Как я мог ничего не понять, как мог решить, что все кончилось благополучно и теперь вновь наступит райская жизнь?

Разве я подумал при этом о дяде Шуре? О Надежде Васильевне? И о том, что, может быть, именно Наташка самый неправый человек в этой истории? Потом, когда я пересказал все это тете Оле, она мне сказала: "Ты действовал, прости меня, глупо... Тебе надо было достучаться до сердца Надежды Васильевны, и она бы тебе открылась".