— Он был никем, — конечно, до тех пор, пока не женился на богатой вдове и смог предаваться своим вольностям, и — как ты там сказал, Томас — прелюбодеянию?

Сарацины впились глазами в Амнета, будто внезапно заподозрили его в том, что он расставил для них ловушку.

— Мой господин, — продолжал Рейнальд, обращаясь теперь к королю Ги, — если бы ты захотел смыть позорное пятно присутствия трупа этого погонщика верблюдов в Святой стране, я мог бы возглавить поход в Аравию, вырыть его кости и разбросать их по песку, чтобы они проветрились. И отдать их, — он похлопал пальцами по подбородку, — для укрепления мощи сарацинской армии.

Амнет не отрываясь смотрел на принцев. Их глаза сузились до щелочек, белые зубы поблескивали между усами и бородами.

— Кто из рыцарей Ордена Тамплиеров присоединится ко мне? — воскликнул Рейнальд.

В ответ на этот вызов раздались нестройные вопли норманнских и французских голосов.

Сарацинские принцы готовы были взорваться, чего и добивался Рейнальд де Шатильон.

— Тьфу на всех христиан! — вскричал один, и оба вскочили из-за стола, опрокинув кубки с красным вином и блюда с едой. Куски пищи полетели на одежду и головы рыцарей на другой стороне стола.

— Так-то французские господа принимают своих гостей? — спросил второй, адресуя свой вопрос прямо Амнету.

Томас мог только покачать головой и опустил глаза.

Сарацины подобрали свои длинные плащи и шагнули из-за стола. Пока они шли к двери в дальнем углу зала, два тамплиера попытались остановить их. Быстрее, чем французы успели среагировать, два кинжала из дамасской стали очутились возле их глоток. Сарацины и тамплиеры повернулись вокруг лезвий, в результате чего принцы оказались ближе к двери. Больше никто не пытался их остановить.

У самой двери один из них задержался.

— Мы знаем этого Рейнальда! — воскликнул он. — Это самозваный принц Антиохии. Пророк отомстит ему.

Выходя, он так хлопнул дверью, что треск прокатился по всему залу.

После его ухода воцарилась абсолютная тишина. Внезапно Рейнальд де Шатильон начал смеяться — высоким, чистым, заливистым смехом.

Ги, который наблюдал насмешки над сарацинскими принцами и их уход нахмурившись, расслабился и тоже начал смеяться. Его смех был более низкий и богатый оттенками, начали смеяться и тамплиеры.

Только Амнет не участвовал в этом. Ему внезапно открылось видение: темное лицо, черные крылья усов, горящие глаза, отыскивающие Томаса Амнета среди прочих.

— Я предоставил тебе, Томас, много поблажек из-за твоих особых способностей, — грохотал на следующее утро Жерар де Ридерфорд из глубины своего кресла. — Не заставляй меня применять власть.

— Я не имел в виду неуважение, Магистр. Но вы не можете не учитывать тот вред, который Рейнальд нанес нашему положению в этой стране.

— А как ты оцениваешь это?

— Рейнальд намеренно грубо оскорбил гостей короля Ги. Правила гостеприимства свято чтутся этим народом. Пригласить сарацинских принцев во дворец и так глубоко оскорбить их религию, — это мог сделать только сумасшедший.

— Томас, у меня раскалывается голова и неприятное ощущение в желудке. Ты побуждаешь меня — непонятно к чему. Я ничего не могу для тебя сделать, Ги даже слова не скажет Рейнальду.

— Потому что он боится этого человека.

— По многим причинам. Принц Антиохии грубый и необузданный человек. Ни ты, ни я не осмелимся оскорбить его. Король Ги не захочет… Ну, и что ты хочешь от меня?

— Готовьтесь. Готовьте Орден.

— Камень сказал тебе это?

— Нет, не прямо.

— Готовиться к чему?

— К войне.

Регистрационная система Холидей Халл рекламировала комнату в Атлантик Сити как «подходящую» и запросила огромную предоплату, чтобы они могли оценить услугу. Это означало, что санузел — вместо унитаза рядом с кроватью — размещался в отдельном помещении, совмещенном с ванной. В ванну можно было забраться вдвоем, хотя и согнувшись. В комнате не было окон, но голографическое устройство предлагало широкий выбор видов, включая Тадж Махал, Маттерхорн и Безымянные Атлантические Пляжи, числом около 1960. По крайней мере, они не пахли.

Гарден осмотрел электронику: ограниченный доступ, черно-белое изображение, динамик звука, сломанный предыдущим постояльцем и висящий на одном единственном оптическом волокне.

На постели была только одна простыня и половина одеяла. Сделанная по трафарету надпись в изголовье гласила, что посетители, предпочитающие пользоваться своими спальными принадлежностями, должны подвергать их химической чистке за дополнительную плату. Комната сдавалась на полдня, но они с Сэнди заплатили за сорок восемь часов.