Они стояли около церкви.

Мокрая лавочка стояла среди метелок кустов.

– Ты не будешь бояться?

– Чего бояться? Я буду семечки грызть.

– Грызи, грызи, только не уходи, я сейчас. Сию минуту.
– Башкин выпустил Колю и саженными шагами зашлепал по лужам.
– А про обезьяну доскажу непременно, - вдруг обернулся Башкин. Коля махнул кулачком с семечками.

Башкин завернул за угол. Он задержал шаг, оглянулся и быстро подошел к воротам, нагнул лицо к окошечку в железе. Ворота приоткрылись. Башкин с поднятым воротником быстро перешел двор.

В коридоре было суетливо и полутемно. Башкин сбросил калоши и, прижав воротник к щеке, шагал, толкаясь, вдоль по коридору.

Двери распахнулись, и кого-то вывели под руки. Башкин еще крепче прижал воротник.

– Что, зубы у тебя болят?
– спросил жандарм у вешалки.

– Зубы, зубы, зубы, - застонал Башкин и чуть не бегом заметался по коридору.

– Я докладал, - сказал жандарм.
– Сейчас, наверно. Звонок круто ввернул дробь. Жандарм метнулся к двери и сейчас же сказал тугим голосом:

– По-жалуйте!

Башкин криво бросился в дверь и тотчас сел на диван, прижался щекой к спинке.

Ротмистр Рейендорф крикнул от стола:

– Сюда!

– У меня зубы, - говорил Башкин и шел, шатаясь.

– Здесь не аптека, - оборвал Рейендорф.
– У меня пять минут: что такое за звонок вчера? Кто такой? Ну?

– Сейчас не могу, - говорил Башкин из воротника, - сейчас.

– Что, зубы? Не жеманиться. Военное положение, не забывать. Что за фокусы?
– Рейендорф нагнулся, рванул Башкина за угол воротника.
– Ну?

– Я не могу, я еще не уверен, я не выяснил себе, ну, понимаете...

– Не врать!
– крикнул Рейендорф.
– А если это мистификация, то это у нас, брат...

– Ну, просто человек...

– Не мямлить!
– и. Рейендорф нетерпеливо застучал портсигаром по столу.

– Я ж говорю - человек, потому что он человек... из трактира и очень ценный. Он много знает, но, может быть, врет. Люди же врут.

– Ладно, что ж он врет?

– Да вот что рабочие много говорят, но он путает, и вообще еще черт его знает.

– Какой трактир, как его звать?

– Да, может быть, он врет, как его звать.

– Нечего мне институтку тут валять. Как он назвался?
– Рейендорф взял в руку серебряный карандашик и занес над белым сияющим блокнотом.

– Сейчас, сейчас вспомню.

"Надо в обморок упасть... соврать, соврать, соврать. Нет, в обморок".

Башкин сделал блуждающие глаза и завертел головой. И вдруг ротмистр топнул от стола:

– Да не финти ты, сопля!
– он проплевал эти слова и замахнул руку.

– Котин, Андрюша Котин из "Золотого якоря" на Слободке. Это он сказал, но может быть... Он массу ерунды всякой... Рейендорф писал.

– Ерунду, ерунду! Какую ерунду?
– и он хлопал по блокноту.
– Ну!

– Оружие какое-то, чуть не артиллерия, бред какой-то. Рейендорф что-то писал, другой рукой он нажал звонок.

– Коврыгина сюда, - крикнул он, не оборачиваясь, когда в двери сунулся жандарм.
– Да-с! А вы, фрукт, - ротмистр хмуро поглядел на Башкина, допляшетесь! Это что ж? Попыточки укрыть? На цыпочках? Мы с вами не в дурачки играем. Это когда вот идиоты наши раскачивают стены... в которых сами сидят. Завалит, так, будьте покойны, им же первым по лысинке кирпичом въедет! Из-за границы их шпыняют вот этаким перцем.
– Рейендорф цепкой рукой схватил со стола тонкие печатные листы и совал их под нос Башкину. Не узнаете? Ой ли? Да, да - "Искра". Смотрите, первые-то сгорите. Болваны. Вихлянья эти мы из вас вытрясем.

Башкин опять натянул воротник на затылок. Он не знал, что будет. А вдруг пошлет ротмистр за официантом и здесь, сейчас, сделает очную ставку. Уйти, уйти, скорей, скорей, как попало. Попроситься в уборную хотя бы и вон, вон, а потом пускай, что угодно.

– Карл Федорович! Меня там мальчик ждет, на дожде. Я пойду, скажу, чтоб не ждал, он простудится, бедняжка.

– Это что ж за мальчики?
– вдруг снова нахмурился Рейендорф.
– Сейчас не с мальчиками гулять, а дело делать надо живыми руками. Не понимаете еще?

– А, а...
– сказал, запинаясь, Башкин. Он вдруг покраснел, встал: - А вы вот, может быть, не понимаете, господин ротмистр, не понимаете, что мальчик, может быть, важнее, важнее нас с вами! Да! И всего.

Ротмистр насторожился и, не мигая, смотрел нахмуренными глазами.

– Чего важнее?
– и Рейендорф коротко ударом дернул вперед голову. Он придавил глазом Башкина, и Башкин стоял, шатаясь.

– Я говорю, важней для меня, для нас, что ли, - уж слабей говорил Башкин.
– Мальчик проще и правдивей.