Шрифт:
Рыбаков поднял плечо и голову скосил.
– Чепуха это!
– А ты б сделал?
– Зачем? Смысл?
– Рыбаков встряхивал, будто что весил на руке.
– Да чего там смысл! Сделал бы? Говори?
– Да он на паровоз с ножиком кинется, я ничуть не спорю. А смысл?
– и Рыбаков опять сделал рукой.
– Что ты ручкой трясешь, - кричал Санька.
– Смысл! Смысл! Сто двадцать смыслов будет, а тебе не полезть... Да и мне тоже!
– и Санька топнул ногой.
– Вот ручкой, ручкой, - и Санька передразнил Рыбакова, - ручкой мы помахивать будем, а коли б все, как Кипиани...
– Так что?
– Рыбаков глаза прищурил на Саньку.
– Так не нагайками, а пушками.
– А мы... а мы и на пушке верхом, да, да - во весь карьер от зайца. И Санька заскакал, расставив ноги.
– Что смеешься?
– И Санька сам рассмеялся.
– Верно же говорю.
Саньке смех все еще разводил губы.
– Да нет, ей-богу, что за к черту деятельность? Что вы, спросят, делали? А нас, видите ли, били!
– И Санька расшаркался перед Рыбаковым.
– А что, мол? Недополучили, что ли?
– Как пожалуете!
– кривым голосом выводил Санька.
Рыбаков пускал дым, улыбался.
– Знали ведь, что бить будут! Знали?
– Санька нахмурился, напирал на Рыбакова.
– Ну? А вышли? А почему?
– Ну почему?
– и Рыбаков откинул голову назад и, сощурясь, глядел на Саньку.
– Я почему?
– Санька вытаращился на Рыбакова.
– Я вышел потому, задыхаясь, говорил Санька, - потому, что, значит, боюсь, что вот казаки, нагайки.
– А я вышел потому и думаю, что и другие... и, если хочешь, ты тоже...
– с разумительным спокойствием начал Рыбаков и вдруг оглянулся на дверь.
– Да просто хочу узнать, чего он орет, - в дверях стояла Наденька. Можно? Рыбаков поклонился.
– Да Господи, просто хочу послушать, - Надя оборачивалась назад к Анне Григорьевне.
– Ну, хочу тут побыть, что ты как тень... никто меня не съел и не съест.
– И Надя уселась боком на стул, закинула локоть за спинку.
– О чем это такая громкая дискуссия?
– Наденька насмешливо глядела на Рыбакова.
Рыбаков по-гостиному улыбался Наденьке.
– Ну?
– сказала Надя, глянула на свои часики, вскинула ногу на ногу и уставилась выжидательно на Рыбакова.
– Ну?
– Да какое тебе к черту дело!
– говорил, роясь в табаке, Санька. Учительницей какой уселась: экзамен, подумаешь!
– Да вопрос, собственно, поставлен, - с легонькой улыбкой говорил Рыбаков, кивнул на Саньку.
– Да собственно и не собственно, а какое тебе к черту дело! Санька ломал о коробку спички одну за другой.
– Да чего ты это ершом каким, - начала Наденька с насмешкой и вдруг покраснела.
– А впрочем, черт с вами, - она вскочила, стул раскатился назад. Прямыми шагами она прошла в дверь, толкнула на ходу Анну Григорьевну.
– Куда ты, Наденька, куда ты?
– слышал Санька из коридора плачущий шепот Анны Григорьевны.
– Ну Надя, Надя, Надя! Надя же! Наденька!
Санька высунулся в двери. Он видел, как Наденька, уже одетая, порывисто прошагнула переднюю и хлопнула дверью.
Анна Григорьевна бросилась вслед.
– Tiens! Tiens!* - крикнул Андрей Степанович, он быстро натягивал пальто.
– Я иду!
– Она ведь в слезах пошла, в горе вся!
– говорила Анна Григорьевна. Да иди ты, иди! Да без калош, Господи!
– Сейчас!
– Андрей Степанович не попадал в калошу.
– ----------------------
* Постой! Постой! (фр.)
К черту!
АНДРЕЙ Степанович бежал вниз по лестнице, едва успел застегнуть нижнюю пуговку пальто, застегнул криво, и пальто стояло на груди кривым пузырем. В ушах еще стоял и настегивал голос Анны Григорьевны: "Да скорей, скорей, ради Бога!"
Тиктин оглянулся вправо, влево, но уже замела все уличная суета: спины, шапки, воротники. Андрей Степанович взял вправо и уж в уме досадливым голосом отвечал жене: а то никуда, что ли? Это на случай, если не догонит.
Тиктин широко зашагал, круто отворачивал вбок палку. Он шел, глядя вперед; расталкивая взглядом прохожих впереди, целясь в далекие лазейки, вон чья-то знакомая спина вихляется - высокая, как пальто на щетке.
Андрей Степанович наддал ходу, он не замечал, что задыхался. Нагонял.
– А черт вас, как вас там, - Андрей Степанович стукнул палкой по плечу.
Прохожий обернулся.
– Ну все равно, Башкин, что ли!
– Андрей Степанович сделал нетерпеливую мину.
– Не попадалась вам тут Надежда наша?