Прямо под собой он увидел навершие шлема. Какого еще шлема? Шлема Норо окс Шина, - очень скоро сообразил Эгин-скорпион. Значит, ему нужно именно вниз, но не слишком вниз, а в аккурат на шлем. Ему все-таки придется упасть. Хотя нет, здесь есть одно противоречие. Он, Эгин-скорпион, должен остановиться и перестать хотеть очутиться за шиворотом у гнорра Свода Равновесия Норо окс Шина. Вот, что от него требовалось. Так, по крайней мере он себе это представлял.

"Отозвать Скорпиона - это значит отозвать самого себя", сообразил наконец Эгин, который, очутившись в теле Убийцы Отраженных, оставил в своем теле человека девять десятых мыслительных способностей.

x 20 x

Противоречия. Их слишком много. С одной стороны он, Эгин-скорпион, должен остановиться и... наслаждаться пейзажем дальше. С другой стороны, его нутро, его внутренняя свойственность и его самость, хотят совсем другого. Он Скорпион и создан для того, чтобы разить, жалить, уничтожать Отраженных. Один такой Отраженный сейчас нервничает, хрустит костяшками пальцев и зрит в направлении пристани прямо под ним. Нужно лишь упасть и дать жалу вонзиться в теплую человеческую плоть во исполнение своего же предназначения. Другой Отраженный тоже в Пиннарине. Он, Эгин-скорпион, отлично чует это своим особым скорпионьим чутьем. Но этот, другой Отраженный, он далеко. Он появился здесь совсем недавно. Он далеко и пока что он недосягаем. Это значит, что для него он уже не существует.

Но он не может убить того, который стоит внизу. Почему?

И тут внутри Эгина-скорпиона произошло нечто, похожее на землетрясение. На извержение внутреннего вулкана. Он, Эгин-скорпион, стал скорее Эгином, нежели Скорпионом. Норо. Да, он всегда относился к своему начальнику с пиететом и многотерпеливой преданностью. Доверял ему, служил ему на совесть. Не держал от него тайн. Был псом. Вассалом. Ничем. Он, Норо, использовал его как хотел и когда хотел. Норо платил ему за службу ложью. Вечной ложью и еще обещаниями, тоже лживыми. Сейчас он наобещал ему с три короба всяких приятностей, ни одна из которых наверняка не воплотится. С чего это он, Эгин, взял, что Норо хоть пальцем двинет для того, чтобы позволить им с Овель скрыться из Пиннарина? После того, как опасность перестанет существовать, перестанет существовать и сам Эгин. Ибо если бы слово офицера, честь, и порядочность, если бы все эти понятия звучали для Норо окс Шина хоть сколько-нибудь убедительно, не бывать ему сейчас гнорром, пусть даже и трижды Отраженным. И почему бы ему, Эгину-скорпиону, не убить человека, который наверняка, не задумываясь, убьет его? Почему бы и не вонзить ему в тело свое жало, напоенное ядом Гулкой Пустоты, тем более что это как нельзя лучше соответствует велениям его самости? Зачем притворяться травоядным и поступать наперекор себе, если его внутренний голос поет и кричит ему именно об убийстве?

Примерившись к прыжку, Эгин-скорпион напряг все свои силы, чтобы не промахнуться, и...

x 21 x

Ничто не длится вечно. Завершилось и их объятие, вошедшее впоследствии в историю как "Поцелуй Лагхи".

Хорт окс Тамай разлепил губы и еле слышно спросил:

– Стрелять?

Лагха, который, разумеется, был единственным, кто слышал князя, встрепенулся.

– Князь, ты слышишь меня?
– спросил он, чуть отстраняясь и пристально всматриваясь в глаза Хорта. В них не было больше мутной стены. Или почти не было.

– Да, Кальт...
– судя по губам князя, искривившимся от затаенной муки, тот чувствовал себя отнюдь не лучшим образом.

– Очень болит голова, - признался он после недолгого замешательства.

"Он действительно услышал меня!" - подумал Лагха, соображая, не сболтнул ли он чего-то лишнего, пока с перепугу горячечно взывал к предкам князя.

– Ты должен снять свой шлем подобно тому, как это сделал я, - сказал Лагха.
– И тогда боль оставит тебя навсегда.

Сиятельный Князь в сомнении покачал головой, но, по всей вероятности, от этого движения боль ударила ему в виски с новой силой и он в отчаянии поспешил сорвать свой незатейливый шлем.

– О Шилол, - только и пробормотал Сиятельный Князь.

Теперь Лагха воочию убедился в том, о чем догадывался с первого мгновения разговора с Сиятельным Князем. Хорт окс Тамай выглядел измученным и изможденным. Под его глазами отложились тяжелые синие мешки. Но, главное, общая картина, в которую складывались черты его лица, словно бы говорила: "Сиятельный Князь обречен, обречен к быстрой или медленной смерти, но обречен и бесстрастной волей судеб, и злонамеренной волей нового гнорра".

– Князь, вам нужен отдых, - сказал Лагха и в его голосе звучало почти неподдельное сострадание.
– Но прежде прикажите своим людям разрядить луки. Мои, как вы можете видеть, уже безоружны.

– Да... разумеется, да.

Сиятельный Князь обернулся и жестом подозвал к себе церемониального глашатая. Спустя несколько мгновений его луженая глотка уже несла над рядами княжеской гвардии благую весть:

– Сиятельный Князь повелевает... Оружию - мир!

x 22 x

Среди десятков тысяч солдат, морских пехотинцев, людей Свода Равновесия и праздных зевак, которые, просочившись сквозь оцепление, имели радость наблюдать историческую встречу сильнейших Варана, были всего лишь четверо, от которых в тот день действительно что-то зависело. И среди этих четверых не было ни Лагхи, ни Сиятельного Князя, ни даже самозванного гнорра Норо окс Шина.

С борта "Голубых Лососей" сходили первые несмелые десятки разоружившихся морских пехотинцев.

Над "Венцом Небес" реяли штандарты династии Тамаев, и в лад с ними развевались полотнища нового князя на "Звезде Глубин", "Гребне Удачи" и "Ордосе".

Облегченный ропот полз надо всем пиннаринским портом. Господа замирились или хоть сделали вид что замирились и мы вроде все живы будем до следующей свары.

Сиятельная Сайла исс Тамай, супруга предыдущего князя и сестра ныне здравствующего, единственная женщина среди всей свиты, глазами-щелками, сузившимися от разнообразных и сложных мыслей о любви и власти, пристально следила за "Поцелуем Лагхи" и за прочими дивными событиями, которые сейчас распускались новыми, до времени неведомыми нитями судьбы.