И каково же было их изумление, когда внезапно взорам открылся крепкий частокол, за которым, как Божье чудо, возвышалась заново срубленная обитель. Сказывали старики, жили в ней образованные, искренне почитавшие веру и Бога, праведники - убеленные сединами старцы, заброшенные сюда смерчем братоубийственной войны.

В страшные те годы люди были подобны горстке легкого семени. Подхваченные ветром, рассыпались они по окраинам бывшей империи, а какие и далее - по чужим краям и палестинам.

Покинув рагромленные и разграбленные монастыри и лавры, ушли старцы в непроходимую сибирскую тайгу, но прежде, чем кануть в вечность, немало лампадок любви и веры затеплили в душах людских.

... В добротно срубленном доме, состоящем из просторных сеней и двух светлых комнат, в этот час находились двое постояльцев. Один из них молодой человек, с тонкими и красивыми чертами лица, лежал на широкой лежанке, заботливо укрытый до подбородка теплым одеялом. Казалось, он просто спал. Лицо его освещали покой и безмятежность. Лишь порой, с сухих, опаленных горячим дыханием, потрескавшихся губ срывались незнакомые - то певуче-мягкие, то отрывисто-резкие слова.

Рядом с лежанкой, на резной табуретке, неестественно прямо сидела темноволосая девушка. Сцепив лежащие на коленях пальцы рук, она с напряженным вниманием всматривалась в лежащего перед ней человека.

Каждый раз, когда он начинал говорить, она, слегка наклонившись и подавшись вперед, старательно прислушивалась, хмуря брови и пытаясь проникнуть в смысл слетавших с его губ слов. Временами ей, по-видимому, это удавалось. Но услышанное и, похоже, понятое вызывало у нее крайнее недоумение, отчего лицо ее приобретало, по-детски, обиженное и недовольное выражение.

Посидев еще некоторое время, она поднялась и, бросив на лежащего горестный, сочувственный взгляд, принялась собирать на стол. Весь ее вид говорил о том, что делает она это, скорее, по привычке и в силу необходимости, которая, в свою очередь, не доставляет ей ни радости, ни удовлетворения.

Постояльцами были Сергей Астахов и Наталья Артемьева.

Она собралась уже сесть за стол, когда вспомнила наставления Ерофея. В первый день своего пребывания здесь они показались ей несерьезными, несущими налет театральности и в чем-то - лжи и лицемерия. Наталья, не считая нужным скрывать свой скептицизм, честно призналась Гурьянову, что никогда не верила, а уж теперь, после всего происшедшего, и подавно не верит никому, ничему и ни во что. Ерофей Данилович, выслушав ее тираду, произнесенную раздраженно, срывающимся голосом, долго молчал, опустив голову. Потом...

"Так не бывает, дочка, - вспомнился ей его тихий голос.
– Человек, живущий без веры, мертв от рождения. Видать, по ошибке посередь живых обретается. Ты, вот, к примеру, спишь, ешь, ходишь, слезы льешь, може, и радуешься когда. Но веришь! Веришь: мытарь, что мать твою загубил, рано али поздно наказан будет.
– Он кивнул на покоящегося на лежанке Астахова:- А за энтого хлопца кто верить будет? Он и рад бы сам, дак в беспамятстве пребывает. А сколь еще людей - слепых, немых, незрячих, - кто в вере святой нуждается? Неуж-то бросишь их, не подсобишь?.."

Она смотрела тогда на него со смешанным чувством недоверия, недоумения и даже любопытства. А он, между тем, продолжал...

"... Ты, дочка, не гляди на меня, словно я - фанатик какой.
– Я к Богу извилистой дорогой шел. Всякое на ей случалось: и грешил не в меру, а то и сам покинут да заброшен был. Почитай, всю жизнь шарахался, пристанище искал. Много стойбищ сменил да в разные годы...

Не слушай, коли люди говорят, время их ломает да корежит. Лихие люди зло творят - тем и живут. А коли с верой - век добра продлевается. Може, и сильная ты. Навроде, и никчему вера-то тебе. Но подумай, сколь скорбящих и одиноких в сей час по земле нашей идут. Помолись за них, дочка, дай чуток от силы своей..."

Наташа поднялась, подошла к стоявшим в красном углу образам, разглядывая потемневшие лики святых. Иконы были не просто старые, а старинные. "Сколько же им веков?" - подумала, внезапно почувствовав странное волнение. Показалось, лица на образах светлеют, а глаза приобретают живой, жизненный блеск. Она передернула плечами, ощутив непонятный страх и ей вдруг почудилось, что в комнате, кроме нее и Сергея, присутствует еще кто-то, от кого исходит неодолимая сила и власть. Наталья отступила на шаг, в страхе затравленно огляделась. Затем, пересилив себя, потянулась дрожащими пальцами к божнице. Нащупав свернутый лист бумаги, резко выдернула его и, прижав к груди, перевела дыхание. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, не смогла сдержать вырвавшегося из груди возгласа, в котором соедились одновременно ужас, изумление и благоговейный трепет.

Лик Божией Матери на иконе "Одигитрия" покрылся маленькими капельками влаги.

О, Господи...
– выдохнула она потрясенно.

Протянув руку, пальцами осторожно коснулась капель, поднесла к лицу, разглядывая. Жидкость была прозрачной, маслянистой, с едва уловимым тонким запахом. Наталья метнулась к сумке, достала чистый носовой платок и насухо вытерла икону. Развернув листок бумаги , принялась читать, искоса бросая быстрые взгляды на "Одигитрию", но обращаясь к иконе "Утоли моя печали":