Бяшим, бледнея, сказал тихо:

— Жена — корова, что ли?

— И про себя думаешь: зачем я сюда приехал? Работал на Урале, звали в Москву, с повышением. Нет, что-то нам и другое нужно!

— Оно так…

— С пустыни, то есть, нужно сделать сад, вот чего! — быстро проговорил парень, все время повторявший «точно, точно».

— Ай, про карман тоже не забывай, — засмеялся один из рабочих.

— Нет, ребята, нужно, нужно! — сказал Карабаш, вставая. — Честное слово, нужно и другое. Ну, прощайте пока что. Вон Байнуров появился, я его ищу.

И он ушел неожиданно.

Нагаев пришел в свою будку. Марина лежала на койке полураздетая и обмахивалась газетой — отдыхала. Ее отец сидел на ящике и ел густое варево из рожков, держа на коленях алюминиевую миску. С тех пор как Марина и Нагаев поженились и в лагерь приехали новые люди, Марина стала стряпать только на свою семью. Она готова была по старой дружбе кормить и Беки с Иваном и отцовского сменщика, но те отказались. Они столовались общим котлом с остальными механизаторами, и готовила им специально приехавшая из поселка повариха, тетя Паша, которой ребята платили по четвертной «с миски».

Нагаев сел на койку, вытащил мятую пачку папирос.

— Сеня, не закуривай, не закуривай! Сейчас обедать будешь. Бери тарелку, накладывай, — сказала Марина, продолжая лежать.

Нагаев, не отвечая, затянулся дымом и улегся, удобно подложив правую руку под голову. Марютин ел жадно, громко и ложкой подбирал что-то с бороды. Скоро он заскреб ложкой по алюминию и наконец поставил миску на пол.

Нагаев курил и думал.

— Сень, ты будешь обедать или нет? — спросила Марина.

— Неохота. А ты что лежишь? Заболела?

— Нет… — Марина вздохнула, повернулась на бок. — Сенечка, на душе грустно. Соскучилась я чего-то, сама не знаю чего.

— Ну-ну, — сказал Нагаев. — А нам скучать некогда.

— Вот именно, что да! — засмеялся Марютин. Он налил холодного чая в кружку и стал пить. — Чего-чего, а скучать нам некогда.

— Я про то и говорю. Вам-то, конечно, некогда. Вы и ночь в забое, и день в забое, а мне что делать? Вот всю газету прочла два раза. К нам в Керки, пишут, артисты приехали из Ашхабада. В клубе играют…

— Ты теперь замужняя женщина, — сказал Марютин и, солидно кашлянув, посмотрел на Нагаева. — Так что дела у тебя немалые. И главное — за тобой хозяйство.

— Ой, папка, ну какое тут хозяйство? Абсолютно нечего делать. На курсы медсестер я, конечно, не поехала.

— И правильно. Куда же ехать от мужа! — сказал Марютин. — Куда иголка, туда и нитка. Загорай теперь с нами до победного конца. Ладно, пойду посплю, а то устал — невозможно…

Он поднялся и шагнул к двери. Его действительно слегка пошатывало. Нагаев спросил:

— Демидыч, сколько сегодня?

— Кто его знает? Думаю, так… — Марютин привалился плечом к косяку и с видимым удовольствием стал соображать, шевеля губами, — Кубиков, думаю, семьсот, не меньше.

— Плохо тебе?

— Неплохо. А никто не говорит.

Он ушел.

— Маринка, знаешь что? — сказал Нагаев. — Я тебя в ученики возьму.

— Меня?

— Ну да. Хочешь?

— Конечно! Ага, очень даже! — Марина вскочила с койки. — Сенечка, я давно хотела, только спросить боялась, — думала, откажешь. Мы с тобой весь день будем вместе, правда? Я тебя знаешь как буду слушаться! Ой!.. — Она даже взвизгнула от радости и, присев на край нагаевской койки, обняла Нагаева и приникла головой к его груди. — Я так рада, Сенечка! Я себе такой же синий комбинезон куплю с поясом, как у Дуськи Котович!

Уличный репродуктор «Октава», установленный возле клуба, молчал весь день: чтобы люди могли поспать. Четыре рупора начинали говорить вечером. Сентябрь был на исходе, но жара не спадала, и распорядок дня в поселке оставался летний.

«Кеплер Ашхабад…» — затрещал знакомый голос ашхабадского диктора, и Карабаш открыл глаза. Как всегда после дневного сна в жару, он просыпался несвежим, с тяжелой головой. Засыпание было сладостным и мгновенным, пробуждение мучительным.

Карабаш посмотрел на часы: он спал сорок минут.

В комнате за столом сидел Гохберг и что-то читал. Он, наверное, пришел, когда Карабаш спал, и не захотел будить.

— Что? — спросил Карабаш, садясь на койке.

— Ничего. Просто зашел. По дороге в столовую. — Гохберг перелистнул несколько страниц в книге, рассматривая их с преувеличенным вниманием. Вот это и показалось Карабашу подозрительным.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

— Я же сказал: ничего. Утром передавали по радио из Ашхабада, что мы закончили окольцовочные дамбы вокруг озер — по проекту инженеров таких-то, то есть нас с вами. И Степана Ивановича.