Эх, разбудить бы всех и дружною гурьбой отправиться на сельхозработы! Чтобы жизнь народа была понятнее. А Емельич пусть спит и видит сны. Вместе с Педро. Они аборигены и жизнь понимают правильно. А вот мои боевые друзья… Нельзя. Нельзя ломать гармонию природы дикими, безобразными воплями.

Я вышел со двора на проселочную дорогу. Остановился у кювета, выпустил туда теплую, бесцветную струйку. Из себя. В этом нехитром процессе тоже имеется своя прелесть и гармоничная законченность. Как говорится, вечный круговорот воды в природе.

Туман стелился в низине, и когда я побежал, то было впечатление, что бегу по облакам. Бегу по облакам и работаю:

После часового пробега с элементами боевого рукопашного боя я плюхнулся в хладные воды родной Коровки. Благодаря определенным упражнениям я научился в совершенстве действовать в водной стихии. Во всяком случае, чувствовал я себя, как рыба. И мог лечь на дно. Минуты на три. А то и на пять. Если ещё месячишко потренироваться. Нет предела совершенству духа и тела.

Хочу сказать лишь одно: я не лепил из себя сверхчеловека. Это удел бездарных тупоумных сочинителей и сочинительниц, похожих на дешевых привокзальных минетчиц. Пишут они все не душой, а иным известным местом, на котором сидят. Они испражняются и размножаются со скоростью диффузий. Их ничто не может остановить. Они с усердием гонят многокилометровую туфту о суперменах, о бешеных коммандос, о чересчур прозорливых любительницах вязать интриги и свитера, о приговоренных к смерти и о прочей хушуши.

Знаю, легковерный народец любит сказки, мифы и байки. Однако не до такой же степени — степени всеобщего идиотизма. Как авторов с их крепко мудаковатыми героями, так и читателей. Надеюсь, я понят правильно теми, кто не принадлежит к вышеупомянутым категориям и слоям населения.

Впрочем, не будем отвлекаться. Да и какие могут быть сверхличности в цивилизованном обществе, где на первом месте — жор, на втором — наоборот и на третьем — остальные радости и грехи сладкой жизни. Что касается меня, то я только жалкий пигмей, пытающийся привести свое биологическое состояние в более-менее работоспособное.

Чтобы достичь «слияния со Вселенной», нужны десятилетия самоотверженного труда. Понятно, что для меня это невозможно. Я — огрызок своего болеющего общества. И с этим надо считаться.

По возвращении обнаружил все то же положение вещей. Столичные гости бессовестно дрыхли. Каждый на своем месте. Правда, дед Емеля сидел на крыльце, смолил цигарку и о чем-то думал. Рядом с ним распластался пес, обожравшийся шашлыка.

— Христос воскресе, — сказал я им.

— А-а-а, это… ну, да!.. Воистину воскресе, — поднялся старик. Дай-ка, родненький, я тебя облобызаю!

Мы совершили эту процедуру человеколюбия и братания, и у меня возникло впечатление, что я угодил в смертельное газовое облако, как солдат в первую мировую.

Бр-р-р! Наш крепкий, российский дух перешибет любую иноземную науку. Когда я пришел в себя после газовой атаки, то предложил любвеобильному дедку опохмелиться.

— А чего? Где? — удивился он. — Мы ж вчерась подчистую. Во гульнули. Объедки в салфетке!

— Кто ищет, тот всегда найдет, — вспомнил я пионерский завет, и мы отправились в поход на задворки хозяйства. Там, в ржавой бочке с дождевой водой, на дне хранились две пивные банки емкостью по 0,33. Мечта для страждущей, опаленной праздником души.

Сняв куртку, я пошарил рукой в бочкотаре и выудил необходимый для хворого организма продукт.

— Свят-свят, — только и проговорил Емельич, получая награду натурой. Награда нашла скромного героя за его мужество жить, как он хочет. — Сынок, да я ж для тебя… — Пытался открыть банку. — Как эту… хреновину?.. За эту хреновинку, что ли?

Я помог ему открыть заморскую хреновину, дернув за удобную хреновинку. Пышная пена вырвалась на волю, заливая дедка. Тот матюгнулся на неё и заглотил слабоалкогольный раствор.

— Тьфу! На мыле вроде?..

— Вот про мыло наш разговор и будет, — сказал я.

— Чегось? — не понял старик.

— Баньку надобно возвести, Емельич, — объяснил я. — Как, не слабо?

— Где?

— Тут вот, — потоптался я на месте.

— Баньку? — Осмотрелся. — Можно и баньку. — Скороговоркой проговорил: — С легким паром, с молодым жаром. Пар костей не ломит, а простуду вон гонит! С тела лебедь-с, а с души сухарек…

— Вот именно, — только и вымолвил я. Вот что значит живое народное творчество. Или это действие импортного хмеля?